— Вот видишь, сколько я исписал бумаги. И все зря… Никогда нельзя ничего решать необдуманно. Джвебе и сам не подумал, и Беглара не послушался. За грошовым жалованьем погнался. И что же… Сейчас он жалеет об этом. И хорошо, что жалеет.

Гванджи смотрел на смятые листы бумаги и не понимал, почему учитель раскидал их. Шалва перехватил его взгляд:

— Хотел написать всю правду… да вот, не получилось…

— Кому вы хотели написать, учитель?

— Ною Жорданиа.

— А кто такой Ной Жорданиа, учитель?

— Председатель правительства. Я хотел написать ему о гнусных делах его гвардии.

— А Жорданиа разве не знает об этом, учитель?

— Думаю, что не знает, — неуверенно ответил Шалва.

— Но ведь он должен знать, учитель!

— Да, должен знать, — сказал Шалва и подумал про себя: "А может, и знает…"

А дождь все усиливался. Джвебе уже промок насквозь. Он был без шапки, и вода, стекая с головы, легко проникала за ворот распахнутой рубашки. Он шел по проулку, не обходя лужи, с трудом вытягивая ноги из липкой грязи. Он шел по проулку растерянный, и вода стекала с его головы за воротник, под рубаху, но он не ощущал ее обжигающего холода. Джвебе прошел мимо своего дома. Он уже не мог сосчитать, сколько раз в эту ненастную ночь он прошел мимо своего двора.

В комнате Маки все еще горел свет. Значит, мать не спит. А раз не спит мать, значит, и отец не спит. Это Джвебе запомнил с детства: когда не спит Мака, и Беглар бодрствует. И сейчас они не спят. И хотя они не спят, но все равно не знают, что их сын Джвебе стоит за плетнем напротив окна и за ворот его рубашки затекает вода. Не знают они, с каким раскаянием, с какой болью смотрит он на этот приманчивый свет в окошке отчего дома.

В окне мелькнула тревожная тень матери. Одеревеневшие губы Джвебе дрогнули, и он чуть не крикнул: "Мама!", но спохватился и зажал рот ладонью.

И опять принялся он вышагивать по проулку, шлепая по лужам, увязая в размокшей глине. Все, что Джвебе увидел сегодня в деревне, на дороге и в поле, казалось ему чудовищным, кошмарным сном. Никогда еще в один день не менялась с такой головокружительной быстротой его жизнь. Вчера и сегодня утром все казалось ему таким привлекательным, прекрасным, полным ожидания счастья — ожидания встречи с Индой, ожидания встречи с родителями, с Гванджи и учителем Шалвой, с друзьями юности, с соседями и родственниками… И все это было до въезда в деревню, до встречи с Индой, до выстрела пушки, до нападения на беззащитных односельчан. Все это было, а сейчас ничего нет, кроме тоски, сожаления и беспомощности. Между Джвебе и веселым, беззаботным счастьем опустился черный непроницаемый занавес.

Джвебе не заметил, как подошел ко двору Иванэ Эсебуа. Вот оно, окно Инды. Освещенное окно. Значит, Инда тоже не спит. Вот мелькнула в окне тень Инды. Милой Инды. Любимой Инды. Джвебе не хотел сейчас приходить к этому дому. Он страшился сейчас встречи с Индой… но сердце привело его сюда. Нет, не рассудок — сердце привело. Тень Инды снова мелькнула в окне. Рассудок может подождать, а сердце не ждет. И, не отдавая себе отчета в том, что делает, Джвебе перепрыгнул через плетень и подошел к окну.

— Инда! — прошептало сердце. И тень мгновенно возникла за окошком. — Инда! — повторило сердце. Тень подняла руку и коснулась стекла. — Инда! Инда!

Инда отворила окно. Свет из комнаты упал на Джвебе, и девушка с радостью и страхом увидела печальное, измученное лицо любимого.

— Джвебе!

Джвебе умоляюще протянул к девушке руки:

— Инда!

— Джвебе!

Инда подобрала подол платья и стала на подоконник. Теплое тело девушки скользнуло в руки Джвебе. Он с силой прижал ее к себе, боясь опустить на землю, страшась, что Инда уйдет, исчезнет, что ее сейчас отберут от него, потому что теперь вся деревня против него, вся деревня. Но девушка всем телом отдалась его рукам, и, хотя дождь все усиливался, вода уже не затекала Джвебе за ворот, — теперь дождь падал на плечи Инды, на волосы Инды, на спину Инды. А Инда прижалась лицом к лицу Джвебе, грудью к груди Джвебе, — Инда прикрыла его от дождя.

Джвебе упал на колени, обхватил руками ноги Инды.

— Инда, Инда! — шептал он, словно не было других слов в его языке. Да и не нужны были ему сейчас другие слова.

Рука Инды лежала на его голове, пальцы ее скользили по его мокрым волосам.

— Встань, Джвебе!

— Инда, Инда!

— Встань, Джвебе!

— Инда, Инда!

— Ты уже был дома, Джвебе?

— А разве я могу показаться дома, Инда?

— Почему же нет, Джвебе?

— С каким лицом я появлюсь дома, Инда?

— Пойди домой, Джвебе. Мать пожалей. Она так тоскует по тебе, Джвебе.

— Как мне показаться на глаза матери, Инда?

— Встань, Джвебе, — Инда попыталась поднять его. — Разве ты виноват, Джвебе?

— Так кто же виноват, Инда?

— Чтоб земля поглотила того офицера, Джвебе.

— Дьявол меня, видно, попутал, когда я вступил в гвардию. Не иначе, как дьявол.

— Нужда завела тебя в гвардию, Джвебе.

— Кто не нуждается в наше время, Инда?

— И кто не ошибается в наше время, Джвебе?