— Кто этот чертенок? — спросил он у Нати.

— Это мой брат.

— Несчастный, — почему-то сказал Кваци, и что-то вроде несвойственной ему печали послышалось в его голосе. Но Кваци тут же повернулся и сердито приказал: — Идите за мной! — и, пританцовывая, направился к пацхе.

Утро уже кончилось, и наступил день — знойный и влажный. Над крышами плетеных хижин поплыли сизые дымки. И в проулках между хижинами тоже задымили костры. К дыму примешивался и пар, поднимавшийся от еще не остывших конских тел и от мокрой шерсти собак. Эти огромные псы-волкодавы улеглись сейчас на самом солнцепеке, лениво и равнодушно взирая на людскую суету. Волкодавы умели отдыхать, а людям Хурциа еще было не до отдыха. Им еще надо было исполнить множество дел — и обычных, входящих в их повседневные обязанности, и необычных, возникающих каждый раз после удачных налетов на янычар. Одни сейчас были заняты тем, что расседлывали и разгружали привязанных к частоколу коней и сносили хурджины на берег Ингури, где была выделена площадка для отрядных сборов и дележа добычи. Другие месили тесто и разогревали на очагах кеци — каменные сковороды для выпечки хлеба — и раскладывали на лотках мясо, сыр, рыбу. Ну, а те, кого освободили минувшей ночью люди Джонди Хурциа, все еще никак не могли прийти в себя. Они так озябли в пути, что, несмотря на жару, жались к огню, сушили жалкую, изорванную одежду и с бесконечной благодарностью глядели на людей Джонди.

Кто в Одиши не знал Джонди Хурциа и его отряд? Княжество уже многие месяцы было под пятой турецких захватчиков. Князь Дадиани отправился в Сванетию просить помощи у тамошнего владетеля Дадешкелиани, но переговоры владетельных князей затянулись, им конца не было видно, а народ Одиши тем временем истекал кровью. Янычары Абу Бекир-паши разоряли страну, выполняя его приказ "не оставить в Одиши камня на камне". И по его же приказу угоняли в Турцию всех красивых молодых женщин, девушек и юношей. У народа Одиши работорговцы-захватчики отбирали его лучших детей.

Янычары ежедневно пригоняли в порты Кулеви, Кобулети, Поти, Анаклия сотни пленных и караваны с награбленным добром. Отряд Джонди Хурциа нападал на них из засад то на кулевской дороге, то возле Анаклии или Кобулети. Отряд не брал турок в плен, ни один янычар не ушел живым из рук Джонди Хурциа. А те, которых Джонди вызволил из неволи, денно и нощно молились за своего спасителя. В Одиши было много людей, которые клялись солнцем Джонди Хурциа, в народе о нем ходили легенды. Люди, которых Джонди отбил нынче ночью у турок, по дороге в лагерь узнали, что это Джонди Хурциа они обязаны вновь обретенной свободой. И теперь все они с нетерпением смотрели в сторону его пацхи, все ждали, когда же наконец появится он сам.

— же тебе говорил, Нати, что люди Джонди отобьют нас у турок, — захлебываясь от восторга, сказал маленький Гудза сестре. — Вот видишь, я правду говорил. И наверное, это сам Джонди вез нас на своем коне. Такой силач, и конь у него красавец…

— Да, наверное, это он, — тихо сказала Нати. "Ну, конечно, это он. Кто же еще!" Это уже были не слова, а мысли, обжигающие мысли. Все, что было связано с Джонди, — было огнем. Его рука оставила на теле Нати неостывающий след. Она до сих пор чувствовала на талии и животе эту сильную, сжимающую ее, словно клещи, руку, грубую руку… Грубый человек. Как он ее бросил с лошади. Если бы не Кваци, она бы разбилась. В ее ушах до сих пор звучал его холодный, жестокий голос: "Кваци". Но в то же время ей чудился и другой голос Джонди, тоже холодный и властный, но вместе с тем и добрый, что ли… заботливый… "Дайте этим людям обсушиться и накормите их", — велел он Кваци. Это о нас, несчастных, он позаботился.

— Если бы все были такими, как Джонди Хурциа, разве турки одолели бы нас, — сказал Гудза, и Нати повторила про себя: "Если бы все были такими, как Джонди Хурциа". А какой он в самом деле, Джонди Хурциа? Какой? Когда же он выйдет, из своей пацхи?

Нати стояла у огня и сушила все еще распущенные волосы.

Под жаркими лучами солнца и от жара, которым дышал костер, стала быстро подсыхать кровь на царапинах и ссадинах, но девушка не чувствовала боли и словно не замечала этих многочисленных следов, оставленных недавней скачкой через непроходимый лес, как, впрочем, до сих пор не замечала и того, что от платья ее осталось лишь несколько лоскутов, не способных прикрыть ее тело. Она была почти обнаженной и не ведала об этом. И не думала об этом. И ни о чем она сейчас не думала. Только о Джонди. "Он похож на сильного зверя, на хищного зверя", — подумала она и испуганно вздрогнула от этой неотвязной мысли.

— Сколько людей ему благодарны, — сказал Гудва, — сколько жизней он спас.

"Сколько жизней он спас… мою… жизнь Гудзы".

— Сколько нехристей он, наверное, убил, — продолжал Гудза.

"Почему он не выходит из пацхи?" Она уже помимо воли своей неотрывно смотрела на хижину вожака и ждала. И вновь она почувствовала, как обнимает ее стан крепкая рука Джонди и как горячая ладонь его легла на ее живот. И только тут она вдруг заметила, что живот ее обнажен, и что ворот платья оторван и грудь обнажена, и что… Она в ужасе огляделась вокруг. "Господи, неужели люди видят меня такой!" Она не знала, куда ей деться, и, прикрыв грудь руками, пыталась спрятаться за спиной брата.

— Хат! — Как он всегда внезапно появляется, этот Кваци. И всегда когда нужно.

Кваци ловко накинул на плечи девушки бурку и улыбнулся ей из-под изогнутых бровей черными, как угольки, глазами.

— Ткаши-мапа, — сказал он с несвойственной ему теплотой, — у меня бурка добрая, она тебя согреет.

…Когда Кваци открыл дверь в пацху вожака, тот умывался.

— Где эта девушка? — не поднимая головы, спросил Джонди.

— Не девушка это, Джонди, а лесная царица. Она — ткаши-мапа.

— Кто, ты говоришь, она?

— Она прекрасна, как ткаши-мапа, Джонди, обнаженная, с золотистыми волосами.

— Пленников устроили? — прервал его Джонди.

— Дали обсушиться, обогрели, а сейчас они едят и…

— Пусть мне приготовят завтрак, — снова прервал его Хурциа. Он натянул на себя узкие штаны, опоясался и сунул за пояс два пистолета. Рубаху Джонди не надел — дома он всегда ходил обнаженный по пояс.

— Иди! — велел он Кваци.

И тот рванулся к двери.

— Наверное, твоя лесная царица голодна, — бросил ему вслед Джонди.