Вдруг наступила кромешная темнота, звуки в моей голове раздавались всё глуше и глуше, а затем вовсе затихли. Меня охватили неописуемое блаженство и умиротворённость.

Неожиданно я с удивлением увидел, как бы со стороны, выходившего из белого густого тумана своего давно умершего отца, возвращавшегося с работы, и себя, трёхлетнего мальчишку, бегущего ему навстречу. Я спотыкаюсь, но меня подхватывают его сильные руки. Отец подбрасывает меня вверх. У меня перехватывает дыхание, я пытаюсь громко кричать от страха и восторга, но почему-то этого мне сделать не удаётся и своего крика я не слышу.

Обрывки фантомных эпизодов моей жизни, словно главы книги, с невероятной скоростью проносились перед моими глазами, вернее в голове, так как глаза были уже закрыты и связь с внешним миром оборвалась. Мои воспоминания и образы менялись с необычайной быстротой.

Очередным летом я после поступления в институт поехал на попутной автомашине в деревню к бабушке Екатерине.

Автомашина тряско двигалась по пыльной степной дороге и порой ветерок, словно срезанный грузовиком с поворота, доносил далёкий сладковатый запах прокалённого жарким казахстанским солнцем навоза. И всё это сладко и грустно напоминало моё детство, станицу, родину. Не доезжая до деревни, я, попрощавшись и поблагодарив водителя, пошёл пешком. Дорога проходила степью. Неотрывно вглядываясь в её просторы, я жадно вдыхал пряный аромат степного воздуха, напитанного запахами разнотравья, вслушивался в звуки огромного пространства полей, низин, редких невысоких деревьев. Со счастливым, радостным чувством я внимал шорохам трав, крикам птиц, свисту сусликов, полевых мышей, тушканчиков и стрекотанию кузнечиков. От этих звуков на сердце появлялась лёгкость и умиротворённость.

Родная моя степь-матушка, без конца и края! Она жила своим размеренным существованием, периодически прерываемым копытным топотом, поднимающимися столбами пыли, ржанием лошадей Чингиз-хана, набегами древних тюркских кочевых племён, казанского хана Чагатая, эмира Казгана. По этим степным просторам медленно проходили караваны навьюченных верблюдов и лошадей Великого шёлкового пути.

Революция и Гражданская война не обошли её стороной. Но всё это временное и наносное она сбросила с себя, продолжая жить в своей первозданной красоте – цветении тамариска, ароматного лимонного котовника, бабки [1] , типчака, карагача [2] . У местных жителей степи существует множество преданий и поверий, которые передаются об этом удивительном дереве из поколения в поколение. Одно из них гласит, что в ветвях карагача нашла приют нечистая сила и если человек будет носить с собой кусочек такой древесины, то нечистая сила его не тронет, принимая за своего.

И вот проходит ещё немного времени и уже в очередной раз вызревает ковыль и вновь степь покрывается волнующимся ковыльным серебряным одеялом. Оно неотразимо слепяще сияет в лучах солнца. Жаркий летний ветер упруго приминает ковыль, наплывая ворошит, бугрит, гонит то к югу, то к востоку сизо-белёсые волны, и степь превращается в сказочные бесконечные морские просторы.

Отцвело разнотравье со своим незабываемым пряным запахом. Кое-где отправляются в свой далёкий путь так называемые в народе перекати-поле – кермеки и катраны, сорвавшиеся с высохших стеблей. Терпкий воздух становится густым. Ветер, насыщенный запахами трав ковыля, тамариска, подмаренника, типчака, сливающихся в один степной неповторимый аромат, становится сухим. Приникла к земле выгоревшая, но не утратившая свой неповторимый горьковатый аромат, полынь.

Почему так сильна над нами власть запахов? Почему только одно воспоминание не может с такой силой всколыхнуть в душе пережитое, как знакомые с раннего детства ароматы? Может быть дело в их неповторимости? Ведь запахи нельзя вспомнить отдельно от каких-либо событий, связанных с ними. А с их восприятием мгновенно из закромов памяти появляются образы и события, связанные с этими запахами. Вот и сейчас, идя по пыльной дороге и вдыхая полной грудью запах степи, я мысленно перенёсся в своё босоногое детство, когда с такими же мальчишками носился, словно дикий сайгак, по бескрайним просторам.

Степная чёрная, жирная земля, пропитанная горечью всесильной полыни, тоскует о прохладе. Всюду зной, духота, мглистое марево. На выцветшей голубизне неба – нещадно палящий диск солнца, бестучье да тёмное полудужье распростёртых крыльев коршуна, плывущего, кренясь, в голубом небе и выискивающего свою добычу, а его огромная тень медленно, неслышно скользит по траве. Рыжие суслики – добыча коршуна – свистят истошно и хрипло, готовые в любой момент нырнуть в свои норы.

На сухих сурчинах [3] дремлют жирные байбаки [4] , а их тёмно-коричневая шёрстка отливает блеском в лучах яркого солнца. Трусливые сурки, похожие на маленьких, толстеньких, щекастых гномиков, сидят у своих сурчин и, в случае появления опасности, с удивительной ловкостью и скоростью ныряют в норы. Но сильное любопытство перебарывает чувство страха и заставляет зверьков вылезать из нор и смотреть в степную даль на возню своих соплеменников, на яркое солнце.

Жаворонок и теркуша [5] , зависая над степью, поют ей свои бесконечные звонкие песни. Слабые порывы низового жаркого ветерка подняли в небо испуганного стрепета. Где-то далеко слышен клёкот кобчика [6] .

А вся Великая степь горяча, и всё окружающее – прозрачно и недвижимо. Лето лениво и плавно идёт на излёт.

Несмотря на зной и усталость от долгой пешей дороги, меня не покидало чувство радости от предстоящей встречи с бабушкой и друзьями детства. После раннего ухода в иной мир моей родной бабушки Марии родная сестра моего деда, бабушка Екатерина, заменила её. Всё моё детство и юность проходили под её опекой. Душевное тепло её, словно крыло большой доброй птицы, заслоняло от всех невзгод, оберегая меня от проблем и неприятностей.

И вот, когда огромное красное солнце плавно скатывалось за горизонт, я подошёл к станице.

На невысокой безымянной сопке Кокчетавской возвышенности, северной части Казахского мелкосопочника, неподалёку от лесного массива распласталась станица домами-куренями, дворами-базами, амбарами, церковкой Покрова Пресвятой Богородицы, колокольней и садами, у основания которой лениво несёт свои холодные воды река Бабык. От станицы к берегу реки спускаются многочисленные огороды, на которых выращивается капуста огромных размеров. Эти огороды станичники называют капустниками.