— И правильно сделали. — Я вернул ее в свои объятия и поцеловал неторопливо, осторожно лаская припухшие яркие губы, нежно обводя большим пальцем скулу.

— Не надо… — Она отвернула лицо.

— Надо. Пойдем в постель, — шепнул я, поцеловал Нелли в макушку.

Нехотя отпустил ее, чтобы натянуть белье и брюки, помог спуститься со стола, встать на ноги.

— Осторожно, — предупредил, обнаружив осколки разбитого бокала рядом с брошенным на пол пиджаком. Видимо, смахнули посуду в порыве страсти и даже не услышали звон.

Хорошая примета. Мы точно обречены на неземное счастье. На вечное — если разобьем тот жуткий, подаренный тетей Тамарой на свадьбу сервиз.

Элеонора отшатнулась, заметив ЧП, она еще нетвердо держалась на ногах, поэтому, подхватив ее на руки, отправился в спальню, усадил на кровать. Я стянул расстегнутую рубашку и быстро избавился от оставшейся одежды. Нелли завороженно наблюдала за мной и не стала отталкивать, когда я начал снимать с нее платье, целуя шею и плечи. Завладел губами…

И все получилось так, как и загадывал. Я смаковал и наслаждался каждым сантиметром ее сладкой кожи, ласкал тело, облаченное в возбуждающие красные треугольнички-трусики и черные чулки. Кстати, их и пояс было снимать особенно приятно. Так, что задыхался, но сдерживался, чтобы снова не ворваться в жену.

Решено, этот сценарий как-нибудь повторим, только без ужина с родней и их благословений.

Мы двигались размеренно-неторопливо, точно в танце. Синхронно, глядя в глаза друг другу, поглощая, отдавая. А ритмом, музыкой были наши стоны, дыхание, шорох простыни, матраса. Я стремился продлить эти мгновения, оставаться в ней, с ней как можно дольше, замирал, снова медленно проникал и чувствовал ее всю так полно, что хмелела голова, шумела кровь и абсолютно все теряло значение. Только Нелли, только толчки моего члена, только ее глаза, бездонные, как вселенная, только ее руки на моих плечах, шее, в волосах, только ее ноги, обвившие бедра, только ее приоткрытые губы со вкусом меда и винограда, только ее шелковистая нежная кожа и отвердевшие соски, о которые терлась моя грудь.

Когда мы бурно кончили и замерли, вцепившись друг в друга, вспотевшие, дезориентированные, для меня все открылось с неожиданной ясностью. Открылось и потрясло. Всему виной не развод. Развод — логическое завершение того, что мы стали бездной друг для друга, обнулилось все, что мы до того апрельского вечера знали друг о друге. Она посчитала предателем и подлецом меня, я посчитал предательницей и обманщицей ее. Итог — бездна. В нас и между нами. Но сможем ли перекинуть мост через нее, вновь найти путь друг к другу? Достаточно ли крышесносного секса и сумасшедшего чувства в качестве строительного материала для этого моста? Большой вопрос.

Элеонора зашевелилась подо мной, и я лег на бок, освобождая жену. Осторожно убрал спутанные прядки с раскрасневшегося лица, встретился с внимательным взглядом любимых глаз. Вздохнув, она протянула руку и дотронулась до моих губ, мягко улыбнулась. И я понял: мост будет. Но для этого потребуется избирательная память, вырезание десятка досадных эпизодов жизни и запрет на возврат к ним и в мыслях, и в разговорах. Нужно перевернуть тот лист, где мы оба напортачили, и начать писать на девственно чистом обороте. С новой строки.

В принципе, я готов. Осталось убедить в этом Нелли. Ей повезло, что мастер в этом и охрененно упертый.

Черт, надо запатентовать пояс для чулок в качестве связующей нити для поссорившихся пар. Как он все изменил между нами за несколько часов, однако!

Улыбнувшись в ответ, я наклонился к Нелли и соединил наши губы, переплел пальцы.

На третий круг дело не зашло, а жаль. Я вполне был готов, но как только ладонь обхватила ее грудь, а пальцы подразнили сосок, Элеонора разорвала поцелуй, отстранилась, легко оттолкнув меня, села в подушках и замоталась в плед. Мой сладкий и законный десерт исчез под слоем треклятой ворсистой синтетики, заставив нахмуриться и скрипнуть зубами.

Вишневецкая, включив прикроватную лампу, с вызовом подняла брови, глядя в мое помрачневшее лицо: мол, я в своем праве, это у тебя проблемы, дорогой.

Я улыбнулся.

— Твоя мама поразила меня сегодня, конечно, — невыразительным хрипловатым голосом произнесла жена, поправляя волосы, пытаясь укротить особенно всклокоченные локоны. — Когда я с ней говорила об этом ужине, она пообещала, что не станет пытаться помирить нас.

Я хохотнул:

— Нашла кому верить.

Нелли, похоже, настроилась на то, чтобы поговорить, и как умный мужчина я должен был этим воспользоваться. Например, обсудить сводничество Евгении Александровны три года назад, этот ужин, платье, секс, Севу, в конце концов (хотя нет, про Севу лучше не спрашивать, а воспользоваться собственными источниками). Но вместо этого речевой центр в моих мозгах с какой-то стати отключился, взгляд блуждал по лицу жены, все еще с восхитительным румянцем на скулах, по хрупким плечам и ключицам, застревал на укутанных пледом бедрах и коленках. Хрипловатый, теплый голос волновал, заставляя кровь приливать к паху. Чертово либидо не желало соглашаться на перерыв и передавать бразды правления рассудку.

— У нее день рождения скоро. Ты уже придумал, что будешь дарить?

Взгляд прилип к припухшим губам жены, вопрос не сразу был обработан головным мозгом.

— Дарить… — Произнес, скрябая щетину на подбородке. — Предлагаю сделать совместный подарок.

Глаза Элеоноры округлились.

— Нет. Исключено.

— Да. Я даже знаю какой. Ее в восторг приведет твой тест на беременность с двумя полосками.

Все ясно со мной: член и яйца на время победили голову. Более того, вполне согласны прямо сейчас заняться этими двумя полосками. Остановило лишь выражение лица Нелли, застывшее, с расширившимися в шоке глазами.