Услышав наш спор, из дома вышел Керим. Мы замолчали. Керим, словно не замечая, что я зол, предложил пойти на Джыдыр дюзю, куда мы давно собирались.

Взошла луна и все осветила вокруг. Мы вышли за ворота. Когда были уже в самом конце спуска с нашей улицы, нас догнал Джабир и пошел рядом.

На Джыдыр дюзю легкий ветерок едва шевелил листья на деревьях. Одуряюще пахли цветы и травы, нагретые днем солнечными лучами, их пряный аромат даже слегка кружил голову. Несмотря на поздний час, на Джыдыр дюзю было, как всегда, много народу.

Я не мог понять, почему Джабир пошел вместе с нами. То ли ему было все-таки неловко за все, что он делал и говорил, то ли думал меня в чем-то переубедить.

Я был сердит на Джабира, но окончательно отталкивать его мне не хотелось. Может быть, он хочет найти путь к примирению? Что ж, я противиться не буду, если он осознает ошибки. Но он молчал.

— Братец Джабир, — неожиданно обратился к нему Керим, — хоть ты и старше меня, но я должен все же сказать тебе несколько слов. Ты не обижайся, но ты ведешь себя так, словно не нашего мира человек.

— Много себе позволяешь, чабан! О чем ты болтаешь? Что я такого натворил?

— Сейчас скажу тебе, не торопись. Тебе бы быть благодарным Будагу, что он остерегает тебя от совершения непростительных для партийца ошибок, а ты с ним споришь и ругаешься. Хорошо, что никто из посторонних этого не знает!

— Эй, ты, деревня! С каких это пор яйцо курицу учит?

— С тех самых, как я узнал, что такое коммунист.

Джабир хотел еще что-то сказать, но Керим остановил его взмахом руки:

— Коммунист должен быть светлее луны, ярче солнца. В жизни всегда так: плохое дело не останется безнаказанным. Так и тебя когда-нибудь прижмут к стене и спросят, чем ты занимался. Что тогда станешь говорить?

Джабир вспыхнул как спичка:

— Ну и ну! Любой невежда теперь учит! Что нового ты можешь сообщить мне, если еще не переступал порога школы, которую я уже окончил?!

— Жаль, что ты скоро забыл, чему нас учили в школе, — не выдержал я.

Мы вернулись домой и стали укладываться спать Джабир обратился ко мне с просьбой — он явно хотел помириться:

— Если ты и Керим не против, то мы и завтра переночуем здесь.

— Джабир-ага! — резко ответил я ему. — Чем скорее ты покинешь этот дом, тем лучше!

Он усмехнулся:

— Как говорится, вода в новом кувшине всегда кажется вкуснее. По всему видно, Керим тебе дороже, чем старый друг!

Я смолчал.

Утром я постарался не встречаться с Джабиром и ушел из школы. Спустился в город не обычным (самым коротким) путем, а мимо базарной площади — по улице, ведущей к мечети Гехар-ага, и мимоходом заглянул во двор мечети. Там возле длинного низкого здания, где раньше помещались кельи учеников медресе, я увидел толпу молодых людей. Судя по виду, это были вовсе не будущие священнослужители. Тем более что медресе при мечети Гехар-ага власти давно закрыли.

Я поинтересовался, что это за люди, и мне сказали, что в здании бывшего медресе открылись летние курсы повышения квалификации для учителей карабахских сел.

Строго говоря, учителями этих молодых людей называть было нельзя. Они окончили трехклассные школы — наподобие той, в которой я когда-то учился в Вюгарлы, или посещали моллахану при местных мечетях.

Но после установления Советской власти в Азербайджане повсеместно стали открываться школы для детей крестьян и рабочих. Учителей не хватало. Поэтому этих малограмотных людей послали учителями в сельские школы.

Чтобы хоть как-то повысить уровень их знаний, нарком просвещения республики Дадаш Буниатзаде распорядился в летние месяцы проводить с ними занятия.

Кто-то окликнул меня. Я оглянулся — Ильдрым, мой дальний родственник и соученик по моллахане. Не виделись мы с ним с тех пор, как бежали от дашнаков по дороге, ведущей из Гориса в Нахичевань.

Теперь большинство вюгарлинцев вернулось к родным очагам. И только мне было не к кому возвращаться в Вюгарлы.

От радости мы с Ильдрымом не могли наговориться, вспоминали детство, близких, расспрашивали о родных и знакомых.

Часть курсантов жила в бывших кельях, а некоторых расселили по частным квартирам, которые снял для курсов отдел просвещения исполкома. Ильдрым тоже жил на частной квартире: в комнате жили десять курсантов.

Мы вышли в город и пошли по направлению к Джыдыр дюзю. Когда я рассказал Ильдрыму, что закончил партийную школу, сдал экзамены в Центральную тюркскую партийно-советскую школу и скоро уеду в Баку, он воскликнул:

— Советская власть — для таких, как мы с тобой, Будаг! Где бы мы были сейчас, если бы не новая власть? Умерли бы с голоду, не иначе!