Я молча погасил лампу. Джабир еще долго возился в темноте, расстилая простыни и укладываясь поудобнее.

Когда на рассвете он поднялся, я сделал вид, что сплю. Он одевался, а я думал: «Я комсомолец, а Джабир коммунист, почему же мы думаем по-разному, хотя учили нас одному и тому же?» Неожиданно Джабир наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Я не успел что-нибудь сообразить, как он сказал:

— Ничего, когда повзрослеешь, поймешь свою ошибку. — И вышел из комнаты.

Когда стих во дворе шум, я вышел и запер ворота на засов. Поднявшись наверх, снова лег в постель. Тяжелые мысли не оставляли меня. Но с каждой минутой я все более убеждался в том, что правда на моей стороне.

Часа через два неожиданно вернулся Керим. Он привез зерно, масло, фасоль, мед, — теперь нам голод был не страшен!

Я рассказал Кериму о том, что произошло. Он помрачнел и расстроился из-за овец. Но изменить уже ничего было нельзя. Мы решили, что единственно разумное — заниматься. Нельзя упускать возможность для поступления Керима в партийную школу. Мы понимали, что если Муслим Алиев и Гюльмали Джуварлинский останутся в партшколе, они не забудут обещания, данного Кериму. А если в партшколе сменится руководство, то Кериму надо быть подготовленным не» хуже других.

Время от времени я вспоминал Джабира и удивлялся: когда у него могла появиться страсть к легкой наживе? В школе нам еды хватало, только иногда мы позволяли себе такое излишество, как шашлык у родника, не больше. А оказывается, Джабиру этого было мало…

Но мысли о наживе коснулись и нас.

В тот год фруктовые деревья в школьном саду принесли богатый урожай, и на грядках вызрели помидоры, баклажаны, стручковый перец, лук и фасоль. Если бы не каникулы, все эти богатства дополняли бы то, что нам выделяли власти из продуктов. Но школа пустовала, и было бы обидно, если бы поспевающие овощи и фрукты пропали.

И мы решили с Керимом собирать их и отвозить на базар. Так мы и сделали. Каждый день заполняли корзины, относили на базар, узнавали рыночные цены и продавали.

Когда накопилось довольно много денег, я спросил Керима:

— Что будем делать с деньгами? Не делить же их пополам?

Керим удивленно посмотрел на меня:

— Ты, надеюсь, пошутил, Будаг? Партийная школа сделала для нас так много, как такое может прийти тебе в голову? Это деньги школы.

— Ведь нам не по счету сдавали фрукты на деревьях и овощи на грядках, — решил я испытать Керима. — Никто и не вспомнит о плодах осенью.

Керим не на шутку взволновался:

— А разве надо перед кем-то отчитываться, чтобы не брать того, что тебе не принадлежит?! Ты как хочешь, а я не возьму из этих денег ни копейки. Да и тебе не советую!

Я прижал его к груди.

— Если бы ты сейчас согласился разделить со мной деньги, не знаю, как бы я жил дальше! Страшно думать, если такие, как Джабир, не одиноки! А тебя, Керим, я люблю, как брата! Давай будем назваными братьями!

— А мы уже давно с тобой братья, Будаг!

Мы сцепили мизинцы в знак братания — таков давний обычай у нас.

— А куда мы денем деньги? — тут же спросил Керим.

— Пока управляющий делами, который обманом вынудил нас сдать овец, сидит в уездном комитете, ему относить деньги нельзя. Если он отослал наших овец в свое село, кто ему запретит положить наши деньги в карман? Я помню, что директор всегда получал деньги для школы в уездном финотделе. Попробуем сдать их туда на счет партийной школы.

Керим одобрил мое предложение и заметно повеселел:

— Пойдем туда сейчас же!

Да, золотой парень этот Керим. Он не изучал с нами ни политическую экономию, ни основы марксистской теории, не читал книг Маркса и Ленина, а неплохо разбирался во многих главных вопросах жизни. Он был предельно правдивым и честным, никогда не кривил душой, говорил всегда что думает.

В финотделе без долгих проволочек у нас приняли деньги и сказали, что мы поступили совершенно правильно.

Но когда эти, сведения дошли до управляющего делами, он срочно прислал в школу комиссию из пяти человек. «Комиссия» собственноручно собрала оставшиеся на грядках овощи, забрала собранные нами накануне фрукты, навьючила на ослов и буйволов и увезла в уездный комитет партии. Один из них увел и корову.

Мы с Керимом просили дать нам расписку, но члены «комиссии» только отмахнулись.

Больше всего беспокоили Керима животные, отданные ему директором партшколы под опеку. Да, пастух остался без стада.

На следующее утро мы отправились в уездный комитет партии, чтобы рассказать о случившемся. Самого управляющего на месте не оказалось: сказали, что он уехал в село. Тогда мы зашли в бухгалтерию комитета партии.

Бухгалтер по имени Мурсал внимательно выслушал нас и сказал в сердцах: