Это был приказ, подписанный заместителем председателя уездного исполкома Мезлум-беком Фаттаховым, с которым я тоже вел борьбу в предвыборные дни.

Я рассказал работникам Политпросвета о полученном приказе, но мне показалось, что кто-то уже осведомил их о моем уходе. Я пообещал им поделиться практическими советами перед тем, как покину Политпросвет, а сам направился в уком партии.

В кабинете Рахмана Аскерли я застал начальника политуправления и Сахиба Карабаглы. Не хватало только Мусы Зюльджанахова из моих противников. Все трое молча разглядывали меня. Потом Рахман Аскерли попросил меня подождать в приемной, пока он освободится.

Едва только Омар Бекиров и Сахиб Карабаглы вышли от секретаря, я тут же вошел в кабинет.

Рахман Аскерли внимательно прочел бумагу, словно знакомился с ее содержанием впервые, и, не говоря ни слова, позвонил Мезлум-беку Фаттахову.

— Ответственного работника уезда мобилизуют в армию, а мы ничего не знаем. Может быть, что-то сможете сделать?

Очевидно, решил я, Аскерли не хуже Фаттахова осведомлен обо всем, и даже знает, что ему ответит Фаттахов, но демонстрирует свою заботу обо мне.

— А почему ты до сих пор не служил в Красной Армии? — спросил он вдруг меня.

— Вы же знаете, что выпускников партийной школы не призывали в армию.

— Оказывается, в уездный исполком пришла бумага, что ты уклоняешься от службы в армии.

— Уклоняются от призыва дезертиры, а дезертиров судит военный суд.

— Не будем с тобой спорить, иди лучше к военкому. Он тебе все объяснит: и к нему пришла такая же бумага.

— У нас в народе говорят, что и победитель может оказаться побежденным!

Рахман Аскерли разразился длинной тирадой, но я уже вышел из его кабинета.

Военком встретил меня по-дружески:

— Знаем, слышали, слухами земля полнится… — Он усадил меня на стул, а сам подошел к двери и позвал из канцелярии какого-то человека: — Мамедов, проверь, пожалуйста, когда пришла к нам бумага о мобилизации Деде-киши оглы?

— Вчера, товарищ военком.

— А ты когда ее получил? — спросил он у меня.

— Сегодня.

— Ясно… Первым делом направим тебя на медицинскую комиссию, а там поглядим.

— Видишь ли, друг, у меня уважительная причина, раны еще не совсем зажили.

— Так я и сам это понимаю, ведь только неделя прошла после твоей выписки из больницы.

— У меня большая просьба!

— Слушаю.

— Я не буду упорствовать, готов тут же отправиться служить, но мне обязательно надо быть на уездном съезде Советов.

— Что ж, даю тебе три дня, заодно пройдешь и медицинскую комиссию. Действуй!

В канцелярии военкомата я получил направление на медицинский осмотр в больницу. Председателем комиссии оказался Мансур Рустамзаде.

Мы поздоровались, и я протянул ему бумагу из военкомата.

— Что за чушь?! В твоем состоянии и речи быть не может о срочном призыве в армию. Только через недели две-три.

Пока собирались члены медицинской комиссии, Рустамзаде жаловался мне:

— Бекиров вызывает меня почти каждый день, всю душу вымотал, расспрашивает, не знаю ли о заговоре против него, несколько раз интересовался деталями экспертизы по убийству Шираслана.

— Не может быть! — удивился я.

— Если бы только это!.. Вы знаете, Будаг, — заговорил он негромко, — я очень опасаюсь, что этот негодяй запутает меня.

— А что он говорит?

Рустамзаде тяжело вздохнул:

— В годы мусавата я работал хирургом.

— Ну и Что же? Вы врач! При чем тут мусават?!

— Я тоже так думал, а меня трижды заставляли писать объяснительные записки о службе в царское время и во времена правления мусаватистов. Он и сегодня вызывал, говорил в угрожающем тоне… Как только вспомню об этом, тошнота подступает к горлу. Знаете, Будаг, его слова пахнут кровью!..

— Вы рассказывали об этом кому-нибудь в уездном комитете партии?

— Нет, я беспартийный. — Рустамзаде закурил и, выпустив дым, продолжал: — Я родом из Шуши. Мой отец был красильщиком, и это дало ему возможность учить меня в шушинской гимназии. В год, когда я заканчивал гимназию, отец умер. Заботился обо мне дядя, у которого в Шуше была пекарня, и там он работал вместе с сыном.

— Почему вы мне рассказываете это? — сказал я.

— Нет-нет, я хочу, чтобы вы знали… Помня отца, дядя послал меня учиться в Одессу, на медицинский факультет тамошнего университета. Закончив его, вернулся в родную Шушу, работал в больнице. За это время царское правительство сменил мусават, а через пять месяцев победили большевики. Все это время я продолжал лечить больных. Я выполнял честно свой врачебный долг, не задумываясь над тем, кто лежит на больничной койке, мусаватист или красноармеец. Вот в этом Бекиров и упрекает меня!