Долгие годы, пока Мирза Алыш работал в бекском доме, Гюльсум не оставляла мечту вернуть мужа. А теперь, когда его прогнали из дома Вели-бека, она и думать забыла о Мирзе Алыше.

Люди говорили, что после прихода новой власти она часто называла его «псом у бекских ворот». Мало того: она свела дружбу с самим Бахшали! Помогала ему вести дела комбеда. А однажды стало известно, что подала заявление о приеме в партию. Когда Мирза Алыш увидел Гюльсум в одном фаэтоне с Бахшали, то в негодовании топнул ногой по балкону. «Бесстыдница! — возмущался он. — Так-то ты опозорила честь нашего рода!»

А Гюльсум, как стала вникать во все дела комбеда и часто выступала на заседаниях и собраниях, словно помолодела и похорошела. А Мирза Алыш, лишенный бекского доверия, напоминал увядший осенний лист.

Через несколько дней, отпросившись у Вели-бека, я пошел навестить Бахшали. Когда я вошел в комбед, Бахшали с кем-то разговаривал по телефону, тень озабоченности не сходила с его лица. Положив трубку, он некоторое время теребил пальцами усы. Взглянул на меня и в сердцах кого-то проклял. Я удивился, он и объяснил:

— Мусаватисты снова орудуют в Гянджабасаре! Да… убили восемь представителей Советской власти!.. На что они рассчитывают? Достаточно увидеть человека в одном деле, чтобы понять, каким он будет и в остальных!.. Запугивают людей, грозя им гневом аллаха. — Он махнул рукой. — Знаю, знаю, зачем ты пришел: судьба племянниц не дает тебе покоя! Угадал?.. Знаешь что: давай пошлем девочек в сиротский приют в Шуше, а? Там им будет хорошо.

Я обиделся на Бахшали, — получается, что я хочу избавиться от дочек сестры.

— У них что же, нет отца и дяди, что ты хочешь отправить их в сиротский приют?! Пока он жив и я работаю, мы не допустим, чтобы девочки чувствовали себя сиротами! Если можешь, помоги с одеждой и обувью, а нет, то и на том спасибо! Пока я жив, буду помогать им встать на ноги. — Я поднялся.

— Послушай, Будаг, ну присядь, — остановил он меня. — Смотри, каким гордым стал! Твой покойный отец был терпеливей, а ты чуть что — обиделся!

— Вовсе я не гордый, меня повар ждет. А вечером надо к девочкам зайти.

Бахшали взял в руки маленький колокольчик, стоявший на столе, и позвонил. Тотчас в комнату вошла девушка.

— Позови сюда Зарбали. — Когда она вышла, он объяснил: — Сейчас напишем письмо в Агдам, может быть, что-нибудь и пришлют девочкам.

Вошел совсем молодой парень, не старше меня. Это и оказался Зарбали, секретарь комитета бедноты. Молодой, а какой важный пост занимает!..

Бахшали продиктовал ему письмо, в котором просил о помощи внучкам старого большевика Деде-киши. Зарбали писал, а я через его плечо видел ровные и красивые буквы, выходившие из-под его пера. Такой почерк мог мне только присниться. И снова давнее желание заставило меня посетовать на судьбу: другим дала возможность учиться, а меня держит вечно в батраках! А теперь ко всем моим несчастьям прибавилась ответственность за судьбу дочек Яхши.

Вернулся я в бекский дом как раз вовремя, чтобы помочь Имрану с обедом. К вечеру, получив у Имрана чурек и кувшинчик молока, я пошел к Абдулу.

Страшный кашель готов был разорвать тщедушную грудь Абдула, но он сразу же спросил, удалось ли поговорить с Бахшали. Я рассказал. Прижимая к губам покрытый багровыми пятнами платок, он глухо проговорил:

— Боюсь, что если мы еще и на этот год останемся на низине, то сгорим… Надо бы подняться в горы, но у меня нет на это сил.

Да, Абдула и девочек надо отправить в горы (и младшая племянница нехорошо кашляет по ночам, и ее маленькое тельце к утру покрывается потом). Но что я мог сделать? Проклятая нищета! Безденежье! Чтобы отвезти их в горы, нужны немалые деньги, нечем даже заплатить вознице! Надо работать, до учебы ли теперь?! И так горько от этих дум!..

Абдул, казалось, прочитал мои мысли.

— Будаг, дождаться бы мне дня, когда ты станешь ученым, выйдешь в люди!

Подумать только, о чем мечтает Абдул, который прежде награждал меня тумаками и незаслуженными оскорблениями! До возвращения в Учгардаш мне казалось, что я никогда не захочу с ним разговаривать. А теперь мы с ним как одно целое: я опора ему, а он — мне. И самый близкий мне, человек на свете.

Он горевал, что стал таким беспомощным и зависит от других. Всякий раз, когда своей маленькой семьей мы садились за стол, он воздевал руки к небу и молил всевышнего даровать мне здоровье.

Я осмелился обратиться к Вели-беку:

— Если дети сестры останутся здесь и на этот год, то они погибнут. Помогите мне перевезти их в горы. Всю жизнь я буду молить аллаха, чтобы он ниспослал вам благоденствие.

Вели-бек с удивлением посмотрел на меня. Видимо, к нему не рисковали обращаться с такими просьбами. Но он не рассердился, а только сказал:

— На днях мы поедем в Союкбулаг. Ты поедешь с нами. Когда устроимся там, вернешься за девочками и заберешь их с собой.

Вечером я рассказал об этом обещании Абдулу. Он недоверчиво отнесся к словам Вели-бека.