Для завершения характеристики времени княжения Святослава остановимся еще на одном вопросе. Святослав выступает как ревностный христианин, опора духовенства, строитель монастырей и церквей, облагодетельствовавший не только свои православные, но и иноверные монастыри. В 1068 г. Антоний Печерский обосновался в Чернигове. Здесь он строит церковь и монастырь. Святослав же даровал монастырю вотчину. Наряду с Троицким и Богородицкий (Елецкий) монастырь также обязан своим возникновением Святославу. Им же был основан монастырь в Любече. [744] Симпатии Святослава к церкви объясняются тем, что князь правильно оценил роль христианской церкви как своего союзника. Так было в его земле, в Чернигово-Северском крае, так же было и в Киеве, где Святослав сумел все же расположить к себе братию Печерского монастыря и даже самого Феодосия. Святослав опирался на христианскую церковь при экспроприации и подчинении смердов и при подавлении их восстания. Примеры последнего мы уже приводили, говоря о Глебе и Яне Вышатиче. В Муромской земле в то время мы также наблюдаем внедрение христианства насильственным путем. П. Голубовский по этому поводу замечает: «В предании о каком-то неизвестном князе Константине, причисленном к лику святых, сохранилась память о сильной борьбе, которую пришлось выдержать утвердителям христианства и подчинения Чернигову. Муромцы несколько раз изгоняли от себя провозвестников новой религии и запирались в своем городе, который приходилось брать штурмом», и, далее, отмечая наличие в 1096 г. в Муроме Спасского монастыря и посадников черниговского князя, он приурочивает укрепление в Муроме христианства вооруженным путем ко времени Святослава, причем считает возможным утверждать, несмотря на противоречивые указания «Изборника» Святослава 1073 г., что конкретным «крестителем» Мурома был молодой Ярослав Святославич. [745] Святослав, опиравшийся на церковь как на своего союзника, был, вполне естественно, связан с церковной наукой. В 1073 г. дьякон Иоанн переводит с греческого языка на русский книгу Василия, составленную из статей по различным отраслям знаний, так называемый «Изборник». [746]

Перейдем к Переяславльскому княжеству во времена Всеволода Ярославича. С самого момента выделения в самостоятельное княжество Переяславль превратился в оплот Руси в ее борьбе с половцами. В 1055 г. вместо разбитых Всеволодом в том же году малочисленных и слабых торков в степях появляются половцы хана Болуша, вступившие на территорию Переяславльской Украины. Всеволод заключил мир с Болушем, и этот своеобразный разведывательный отряд половцев повернул обратно в степи. [747] В это время в степях шла борьба между торками и пришельцами — половцами. Многочисленные и сильные половцы теснили торков к окраинам русской земли. Ответом на это передвижение торков был поход на них Всеволода, Святослава, Изяслава и Всеслава, датируемый летописью 1060 годом. Торки были разгромлены, часть их перешла за Дунай, часть осталась в степях и подчинилась половцам, многие же перешли русские рубежи и поселились на территории Руси, главным образом в Переяславльском княжестве. Разгром торков открыл половцам дорогу на Русь, и в 1061 г. они совершают набег на Переяславльскую землю. Всеволод был разбит. [748] После занятия киевского стола Святославом, когда, по-видимому, Чернигов перешел к Всеволоду, Переяславль также остался за Всеволодом, ибо, например, в 1076 г. Владимир Мономах ходил в Переяславль для устройства каких-то дел. [749]

27 декабря 1076 г. Святослав Ярославич умер и был погребен в Спасском соборе в Чернигове. На некоторое время в Киеве вокняжается Всеволод, а затем вернувшийся на Русь Изяслав. [750]

Рассматриваемый ниже период является «строем феодальным, когда Россия была раздроблена на множество самостоятельных полугосударств». [751] Начало этой эпохи мы можем установить начиная с княжения Ярослава, последнего «самодержца» «славного варварства норманнской эпохи». [752] К. Маркс замечает по этому поводу, что Владимир знаменует собой вершину, а Ярослав — начало заката готической России. [753] Как мы уже отметили ранее, Северская земля вступает в этот период со времен Святослава Ярославича, но весь дальнейший ход исторического развития феодальной государственности на территории Левобережья идет по линии разделения и дробления княжеств, появления миниатюрных полувотчин-полугосударств, в которых зачастую провести грань между князем и вотчинником-землевладельцем, фактически полновластным хозяином всего живого и мертвого на территории его земель, не представляется возможным.

Смерть Святослава дает повод для дальнейшего раздробления земель и новых княжеских усобиц, борьбы за «отчину и дедину», обоснованных и необоснованных притязаний князей на какой-либо стол, для новых войн и столкновений между собой князей, этих носителей, по выражению Энгельса, «всеобщей путаницы» периода феодальной раздробленности [754] .

А причиной нового тура межкняжеских усобиц были сложившиеся социально-экономические и политические факторы, в своей совокупности и создающие условия для существования «множества самостоятельных полугосударств». Эти факторы обусловлены консолидацией феодальных отношений, построенных на внеэкономической эксплуатации «челяди» разных категорий, «дворни» в широком и узком смысле этого слова и общин смердов — этих ячеек феодального натурально-хозяйственного мира. Эти факторы не могут не порождать межкняжеских споров и усобиц — необходимого и естественного атрибута периода феодальной раздробленности. Борьба за обладание политическим могуществом, реально выражающаяся в узурпации, захвате государственной власти, является одним из могучих рычагов процесса исторического развития и, вполне естественно, красной нитью проходит через все страницы истории антагонистического человеческого общества, начиная с того момента, когда зарождается государство — институт насилия одного класса над другим. Государство всей тяжестью своей машины, как бы примитивна и архаична она ни была и в какую бы она форму ни выливалась, обрушивается на эксплуатируемый класс. Так было во всех антагонистических, классовых обществах, так было, естественно, и в период феодальной раздробленности, когда предшественник крестьянина — смерд — еще не был окончательно закрепощен в своей массе, как во времена Московского самодержавия, но в то же время не был уже и полностью свободен, платя дань, оброк, выполняя ряд феодальных повинностей, а смерд-общинник — выделяя из своей среды, в процессе разорения, различные категории кабально-зависимых и закрепощаемых людей. Обладание государственной властью являлось источником могущества, богатства, преимущественным правом ограбления определенной территории, условием монопольной эксплуатации населения данной области и сулило разные выгоды и доходы. Начинается борьба за власть между «Рюриковичами» разных колен и степеней родства и не «Рюриковичами», борьба с соседними феодальными полугосударствами-княжествами, и наконец, как явление уже иного порядка, вспыхивают восстания угнетенного сельского и городского «черного» люда против богатых и сильных, власть предержащих.

Указанное нами уже раньше печальное обстоятельство, затрудняющее изучение Чернигово-Северской земли в области ее внутренней истории, а именно, отсутствие местной черниговской летописи, сказывается и в данном случае [755] . Пред нами выступает главным образом борьба за власть, за обладание княжеским «столом», происходящая непрерывно в течение столетий между князьями, затем — второй тип борьбы — борьба между Чернигово-Северским, т. е. данным конкретным русским княжеством, и соседями, либо с запада, либо с востока. Мало нам известная внутренняя история несомненно заключает в себе и борьбу третьего вида, проявление основного противоречия феодального общества, но нам о ней сказать что-либо определенное вряд ли удастся, и в этом отношении исследователи истории Чернигово-Северского княжества поставлены в более тяжелые условия, нежели занимающиеся историей других княжеств.

Памятуя указанный недостаток нашего летописания, подойдем к истории Чернигово-Северской земли в конце XI–XII вв. После смерти Святослава на черниговском столе оказывается, правда на весьма непродолжительный срок, Борис Вячеславич. Князь-«изгой» сел в Чернигове не без участия и поддержки со стороны черниговского боярства и купечества, так как, по правильному замечанию П. Голубовского: «Чернигов начал действовать, отлично зная, что ожидает его с переменой обстоятельств». [756] Времена господства при Святославе черниговского боярства должны были, теперь отрицательно отразиться на Чернигове, и киевско-переяславльская, боярско-дружинная верхушка князя Всеволода, некогда испытавшая на себе хозяйничанье черниговской знати, после смерти Святослава не хотела подчиняться, а хотела сама властвовать. Внешняя обстановка этому способствовала. Союз Святослава с Болеславом и брак дочери Святослава с польским королем привели в конце концов к тому, что союзные Болеславу дружины Олега Святославича и Владимира Всеволодовича оказались в земле чехов, воюя с врагом Болеслава — чешским королем Вратиславом. Когда разбитые русскими дружинами и ляхами чехи попытались заключить мир, предлагая 1000 гривен серебра, русские князья, несмотря на очевидное желание Болеслава закончить войну и даже на заключение им мира с чехами, отказались мириться, сославшись на то, что, мол, надо «взять свою честь». Князья не собирались возвращаться домой с пустыми руками, получив, быть может, лишь известную толику из 1000 гривен серебра, уплаченных чехами Болеславу, и в течение четырех месяцев опустошали чешскую землю, «взяли», наконец, «свою честь», а попутно с ней еще 1000 гривен серебра, уплоченных Вратиславом. [757] Такое поведение русских князей не могло не отразиться на политике Болеслава, который решил еще раз поддержать Изяслава. Решив после смерти Святослава вернуть себе киевский стол, Изяслав с ляшскими войсками пошел к Киеву. Всеволод, занявший Киев, вышел ему навстречу, на Волынь, где во Владимире в это время сидел Олег Святославич. Но битвы не произошло. Братья заключили мир, и Всеволод отдал Киев Изяславу, а сам сел в Чернигове. Походом Всеволода воспользовался Борис Вячеславич, 4 мая 1077 г. захвативший при поддержке черниговского боярства главный город Северской земли. [758]

Не без давления со стороны Изяслава, прекрасно учитывавшего, какую угрозу для его княжения в Киеве представляют черниговские князья Святославичи, этих последних решают оставить без уделов или, вернее, предоставить им или Тмутаракань, где уже сидел Роман Святославич, или Муром с Рязанью. Прежде всего Всеволод расправляется с Борисом Вячеславичем, который, не ожидая, по-видимому, столкновения с ратью Всеволода, бежит в Тмутаракань к Роману. [759] Всеволод садится в Чернигове, а Олег, выведенный из Владимира Волынского, состоит при дяде, живет в его дворе в Чернигове. Из «Поучения детям» Мономаха видно, что Олега пытались всячески задобрить, и, вернувшись к отцу из Смоленска, Мономах вместе с Всеволодом устраивает Олегу обед на Красном Дворе в Чернигове. [760] Но если для Мономаха эти средства казались достаточными, то никакими обедами успокоить Олега, у которого буквально из-под носа стащили лакомый кусок, было невозможно. Как только оттираемый своими сородичами на задний план Олег убедился, что из положения «изгоя» ему не выйти, он бежит 10 апреля 1078 г. в Тмутаракань. [761] Именно здесь со свойственной ему энергией он рассчитывает набрать дружину для борьбы с оружием в руках за свои интересы на Руси. Олег был типичным носителем дружинных традиций, князем-воином, настойчивым и твердым человеком. Правда, он был не очень искусным дипломатом, так как позволил себя провести, не обладал хитростью и политической гибкостью Мономаха, но он всегда оставался грубым воином, с оружием в руках боровшимся со своими дядями и братьями за свои попранные права князя-феодала и не останавливавшимся ни перед какими жертвами для достижения поставленных себе целей.

Вместе с Олегом при дворе Всеволода оставался еще один Святославич — Давид. Сообщение Татищева о пребывании Давида еще при жизни Святослава в Новгороде вряд ли достоверно, так как в Новгороде в течение всех последних лет Святославова княжения сидел Глеб. Но все, что было не по душе Олегу, всегда действовавшему открыто, очевидно (за это говорит дальнейшая политика и ориентация Давида), было приемлемо для Давида. В Новгороде еще и по смерти Святослава княжит Глеб, которому на помощь, очевидно, в его борьбе с Всеславом Полоцким, идет со своей ратью Владимир Мономах. [762] О гибели Глеба мы подробно говорили в предыдущем разделе. В Рязанской земле, вдали от потерявших право на отчину братьев, сидел младший Святославич — Ярослав. Этот свой удел Ярослав, по-видимому, получил от дяди Всеволода, при дворе которого он жил. По своему малолетству Ярослав вряд ли мог принять какое-либо участие в борьбе Олега за «отчину». Это обстоятельство, между прочим, сказалось и на дальнейшей судьбе Ярослава. Вернувшийся в 1094 г. из Тмутаракани Олег распоряжался в земле Ярослава, в Муромо-Рязанском крае, особенно в районе Мурома, где сидели его посадники, как в собственной земле. Очевидно, пожалования Всеволода Олег рассматривал, как незаконные, хотя, по-видимому, Муромо-Рязанская земля предназначалась еще Святославом именно Ярославу. Подобное отношение Олега объясняется еще и тем обстоятельством, что Муромо-Рязанская земля служила для него плацдармом в начатой им войне. Сам же Ярослав облюбовал Рязань, вокруг которой и развернулась вся его деятельность. [763] На княжении Ярослава мы еще остановимся подробнее, а пока вернемся к Тмутаракани. Потеряв Новгород, вместе со смертью Глеба ускользнувший из-под влияния Святославичей, братья Олег и Роман и Борис Вячеславич особенно цепко держатся за свой последний оплот — Тмутаракань. Организованная ими дружина и наемные половецкие орды дают им возможность перейти в наступление, и «приведе Олег и Борис поганые на Русьскую землю». [764]