Разбитый половцами Изяслав, вполне естественно, вызвал неодобрение киевского купечества. Купечество волновалось и указывало князю, что если он сам не может изгнать пришельцев, то пусть даст киевлянам необходимое оружие и коней. Отказ князя вызвал восстание, в котором застрельщиком было купечество. Из него же, судя по требованиям киевлян, вышли и вожаки движения, излагавшие свои условия князьям. Но главной массой был «черный люд», «простая чадь» и бежавшие в Киев из окрестных сел, где хозяйничали половцы, смерды, превратившие это движение в антифеодальное и больше всего пострадавшие во время его разгрома.

Мы специально подробно останавливаемся на социальных корнях восстания 1068 г., так как именно с ним связывается начало так называемой «киевской политики» Святослава.

В результате восстания Изяслав бежит из Киева в «ляхы».

Между тем Святослав разбивает половцев. Половцы хозяйничали около самого Чернигова, забравшись далеко в глубь Черниговских владений. Пример Изяслава заставил черниговского князя покинуть стены Чернигова, куда бежал он после поражения при Альте, и, «собрав дружины неколико», с этими небольшими силами ударить на половцев. Надежды на успех не было. Но вопрос стоял так: либо дальнейшие победы половцев, потеря территорий, городов, сел, населения, уводимого в плен половцами в свои «вежи», и в результате — восстание в стольном городе княжества и изгнание, либо надо было во что бы то ни стало разгромить половцев. Святослав выбирает последнее, так как начатая политика сближения с «земским» боярством и купечеством требует своего укрепления, и надо было завоевывать авторитет. Святослав с дружиной идет к Сновску. «И узреша Половцы идущь полк, пристроишася противу, и видев Святослав множество их, и рече дружине своей „потягнем, уже нам не лзе камо ся дети“ и удариша в коне, и одоле Святослав в трех тысячах, а половцев бе 12 тысяче, и тако бьеми, а друзии потопоша в Снови, а князя их яша руками, в 1 день ноября, и възвратися с победой в град свой Святослав». [720]

Святославу помогли в его борьбе «земские» ополчения. За это говорит то, что Святослав начинает поход, еле набрав «дружины неколико», а кончает с трехтысячною ратью, причем в битве выступает как «полк», так и собственно ближняя дружина, к которой и обращается Святослав. Скорее всего, подойдя к Сновску, Святослав получил подкрепление в этом древнейшем центре Северской земли от «Сновской тысячи» и тогда уже направился напрямик к половцам. Местные «земские» бояре, «кметы», поддержали Святослава, так как вопрос о победе половцев был вопросом их жизни или смерти. Успех Святослава не только укрепил его положение в Чернигове, но и способствовал тому, что небольшая группа киевских купцов и бояр, сочувствующая Чернигову, превращается в довольно мощную силу.

Когда в 1069 г. возвращается Изяслав вместе с «ляшскими» ратями Болеслава, киевляне, ожидая жестокой расправы, в чем они, как показывает летопись, ничуть не обманулись, покинутые бежавшим Всеславом, «створиша вече» и послали к Всеволоду и Святославу с просьбой, чтобы либо Изяслав один, без ляхов, вошел в город, либо они сожгут город и выселятся. Эта просьба звучит скорей ультиматумом, угрозой. Характерно, что летопись отмечает переговоры не обоих князей с посланцами киевского веча, а только одного Святослава, что указывает на значение для киевлян переговоров именно с сильнейшим в Приднепровье (после киевского) черниговским князем. Святослав рекомендует, в случае если придет Изяслав с «ляхами», оказать ему сопротивление, а если «с миром», «в мале придетъ дружине», то впустить его в Киев. Посланцы возвращаются в Киев, успокоенные Святославом. Последний передает Изяславу требования киевлян, а от себя добавляет: «Противна бо ти нету; аще ли хощеши гнев имети и погубити град, то веси, яко нама жаль отня стола». [721] Святослав, рекомендуя Изяславу не вводить в Киев ляхов, прежде всего боялся усиления своего брата, боялся того, что ляхи начнут хозяйничать и либо подберутся и к Чернигову, либо укрепятся и станут оказывать влияние на князя. В заступничестве Святослава некоторую роль играло и действительное опасение, что вдруг в самом деле доведенные до отчаяния киевляне сожгут город? Пропадет богатейший «отень стол», дающий огромные доходы, об овладении которым уже думал Святослав, а мечты Святослава, сочетаясь со стремлением черниговских бояр и купцов к господству над Киевом, могли стать реальной действительностью. Вокняжаться на пепелище Святослав отнюдь не был намерен. В самом посредничестве между восставшими киевлянами и Изяславом Святослав стоит главным образом на позиции защиты своих интересов, но внешность, видимость его посредничества создает ему славу покровителя.

В Киеве укрепляется авторитет черниговского князя. Вернувшись «из ляхы», Изяслав «нача гневатися» на популярного Антония, родом из Любеча, которого «в нощь поя» Святослав и перевез в Чернигов. Поступок Святослава объясняется тем, что Антоний был лишним козырем в руках черниговского князя в игре, ставкой которой был Киев, и поэтому принятый и обласканный Святославом Антоний, устроивший на Болдиных горах монастырь, сразу же предоставил в распоряжение черниговского князя и большинство киевского духовенства. [722]

Состав группировки киевской знати, поддерживавшей черниговских князей в те времена, нам неясен. Она, по-видимому, состояла из киевских бояр, тяготеющих к черниговскому князю по личным соображениям, бояр, вышедших из черниговских земель, где, быть может, остались их села и имущество, того купечества, которое торговало с Востоком и Волгой через Десну — Дон и Десну — Оку, и торговые операции которого зависели от Чернигова, части духовенства, главным образом из русских, временно оказавшегося в лагере оппозиции против киевского князя.

Действительно, как осуществлял свою киевскую политику Святослав, каким путем и среди каких слоев Киева он создавал себе популярность? В 1068 г. восстали различные прослойки населения. Незадолго до киевского восстания под Киевом появился волхв, стремившийся поднять смердов окрестных сел. Предпосылки для их восстания были налицо, и оно только потому не разразилось, что волхва сумели во время изолировать от масс. В 1068 г. в Киев, спасаясь от половцев, бежали смерды местных сел, и они вместе с городскими низами требовали оружия, они же истребляли «отай» по вервям, распущенных по селам ляхов Болеслава, начав первую, известную нам из источников, партизанскую борьбу против захватчиков. Своим заступничеством Святослав сумел завоевать доверие низов. Но дело не только в этом. Кто же собирался выселиться в Греческую землю? Смерды, ремесленники, холопы? Конечно, нет. Такая угроза могла исходить только от тех, кто с Греческой землей был связан, и связан крепко, материально, кто боялся потерять эту связь из-за неумелой политики Изяслава и неудачной его борьбы с отрезающими торговые пути в Византию половцами, а таковыми были купцы — «гречники».

В 1073 г. Всеволод и Святослав изгоняют Изяслава, и злосчастный киевский князь во второй раз бежит в «ляхы». [723] Рядом политических комбинаций, а то и просто шантажем по отношению к Всеволоду и Новгороду, Святослав заставляет Всеволода присоединиться к себе. Своего брата и новгородцев он запугал мнимым союзом Изяслава с Всеславом, в результате чего Всеволод должен был потерять свое княжение, а новгородцы свою самостоятельность и подчиниться Полоцку. Изяслав не смог удержать за собой Киев, и Святослав со Всеволодом, по-видимому, без боя вступили в город. Как вышло, что Святослав остался княжить в Киеве, а Всеволод ушел из города, сказать трудно. Соловьев предполагает, что Святослав за отказ Всеволода от притязаний на киевское княжение передал ему Чернигов, но подтверждений в летописи на это мы не найдем, и свой вывод Соловьев строит лишь на свидетельстве Татищева. [724] За такое предположение говорит, казалось бы, то, что после смерти Святослава в 1076 г. в Чернигове на восемь дней вокняжается Борис Вячеславич, сын Вячеслава Смоленского. Оттуда его изгоняет Всеволод, который и занимает черниговский стол. Олег Святославич сидит вместе с дядей, но потом бежит из Чернигова в Тмутаракань, где уже находится и его родной брат — Роман и двоюродный — Борис. Если бы Олег до смерти Святослава был князем черниговским, то едва ли без борьбы он уступил бы Чернигов своему дяде и остался бы в том же самом городе просто в качестве какого-то привилегированного приживальщика, ибо чем же иным был Олег, когда даже летопись просто отмечает, что он «бе у Всеволода Чернигове»? Олег на такое «понижение» не согласился бы. Очевидно все же Татищев прав, хотя этот вопрос нуждается в новых материалах, а их, к сожалению, пока нет.