– Колодец, по крайней мере, сорока футов глубиной. Если кто-то попытается пробиться сюда, охранник предоставит вам возможность измерить его точную глубину.

– Да, да, вы уже говорили, – зевнул Эмерсон.

– Хорошо. Посмотрим, не найдётся ли у меня способ убедить вас передумать.

Оставив лампу на столе, он направился к двери. Глаза Эмерсона следовали за ним, казавшись чёрными, а не синими, из-за расширенных зрачков. Через мгновение дверь снова открылась, и мужчина вошёл, толкая перед собой более хрупкую фигуру.

Она обманула бы даже МЕНЯ. Её костюм был точной копией моей старой рабочей формы: турецкие брюки, сапоги и так далее – даже пояс с висящими инструментами. Чёрные, как смоль, волосы спадали на плечи, создавая впечатление изнеможения после борьбы. Предполагаемый похититель, держа руки женщины плотно прижатыми к бокам, не подходил близко к свету, так что черты трудно было разглядеть, даже если бы белая ткань не закрывала нижнюю часть лица.

– К вам посетитель, сэр, – сказал неизвестный, насмешливо пародируя манеры дворецкого. – Разве у вас не найдётся ласковое приветствие для своей жены?

Лицо Эмерсона оставалось бесстрастным. Только его глаза скользнули по женской фигуре с макушки до сапог и обратно.

– Кажется, это женщина, – произнёс он, вызывающе растягивая слова. – Трудно сразу определить в такой диковинной одежде...

– Вы утверждаете, что не признаёте свою жену?

– У меня нет жены, – терпеливо сказал Эмерсон. – Я многое забыл, но уж в этом-то я уверен.

– Вы противоречите себе, профессор. Как вы можете быть уверены, если заявляете, что страдаете от амнезии?

С потрескавшихся губ Эмерсона сорвался смешок.

– Что бы ни случилось с моим разумом, едва ли я мог забыть что-либо настолько монументально глупое. Даже в моменты наивысшей слабости я не стал бы чёртовым болваном, обременившим себя женой. – Сузив глаза, он продолжал:– Она, случайно, не та женщина, которая вчера принесла мне еду и воду... или накануне... не помню.

Его глаза закрылись. Женщина склонила голову – надеюсь, от стыда. Державший её ослабил хватку. Она отпрянула от стены и сорвала тряпку с лица.

– Он потерял сознание, – прошептала она – Позвольте мне дать ему что-нибудь – хотя бы воды…

Уперев кулаки в бёдра, злодей окинул её взглядом, сардонически улыбаясь.

– О, женщина! Ты так лукава,

Капризна, как осины тень,

Нередко лжива ты… Но, право,

Ты – сущий ангел в скорбный день[132].

Что ж, сыграй роль ангела, я разрешаю. Если он умрёт прежде, чем эта чёртова баба окажется в моих руках, я лишусь возможности заставить её заговорить. – Он повернулся к двери, бросив через плечо: – Недолго.

Она ждала, пока захлопнулась дверь, и только тогда позволила себе расслабиться. С её губ слетел долгий вздох.

– Я никогда не понимал женский пол, – раздался голос с кровати. – Почему вы терпите такое обращение?

Она повернулась к нему.

– Вы не спите? Я так и думала. Вы только притворялись…

– Не... совсем, – промолвил Эмерсон. Она опустилась на колени у кровати, поднесла к его губам чашку воды и поддерживала голову, пока он жадно пил. Он поблагодарил её постепенно крепнувшим голосом. Она осторожно опустила его голову на жёсткий матрас и уставилась на свои запятнанные пальцы.

– Не заживает, – пробормотала она. – Вам больно?

– У меня дьявольски болит голова, – признался Эмерсон.

– И ваши бедные руки...– Её пальцы медленно скользнули по его правой руке и коснулись опухшей, кровавой плоти на запястье.

– Я бы не возражал немного размяться. – Его голос изменился. Я знала эти мурлыкающие нотки, и меня охватила дрожь. Даже сейчас неприятно признавать вызванные этим тембром чувства. Такое поведение мне не свойственно.

Эмерсон продолжал тем же тоном:

– Если бы мои руки освободились, я мог бы гораздо сильнее выразить признательность за вашу доброту.

В коротком смешке смешались кокетство и вызов.

– Ну да, почему бы и нет? Мимо охранников вам не пройти. Вы ещё недостаточно сильны. И если вы думаете, что можете обрести свободу, взяв меня в заложники, то обманываете себя. Ни один английский джентльмен не причинит вреда женщине. Это у него в крови.

Ключ от наручников лежал на столе. Я оценила утончённую жестокость, с которой возможность свободы находилась перед глазами, но оставалась недостижимой. Когда женщина склонилась над Эмерсоном, отпирая кандалы, прядь её волос коснулась его лица.