– Ты говоришь – неделя. Но когда ты появилась у нас, синяки были свежими. Он не сразу стал распускать руки?

Вуаль задрожала, как будто губы под ней сжались.

– Не чаще, чем обычно. По-моему, он выжидал, сможет ли профессор выздороветь, и собирался узнать, что вы намерены делать дальше. Однажды, вернувшись, он принёс одежду, которую ты видела, и приказал мне надеть её. Той же ночью мы уехали…

– Куда?

– Разве носильщику сообщают, куда направляется багаж? Он был очень зол. Он что-то пронюхал – нет, не спрашивай меня, что, откуда мне знать? – и обезумел от этого. Он изрыгал гнусные проклятия, угрозы и крайнее недовольство теми, из-за кого потерпел провал. Но никого из его сообщников, кем бы они ни были, рядом не оказалось. А я была рядом. Ну и вот...

– Да, понятно.– Известием, побудившим Винси к насилию, очевидно, явилась неудачная попытка похищения Рамзеса и Нефрет в Англии. Примерно тогда до меня и дошло письмо Рамзеса. – Как же тебе удалось скрыться?– спросила я.

– В ту ночь он крепко заснул, – ответила она. – А убранство, которое он принёс, стало той самой маскировкой, которую я бы выбрала сама. В чёрном одеянии и под покрывалом я похожа на любую женщину Луксора. Он думал, что у меня никогда не хватит желания или мужества покинуть его, но страх, когда я дошла до предела, придал мне храбрости. Той ночью я осознала то, в чём ранее боялась признаться себе: однажды он убьёт меня – то ли в порыве ярости, то ли заподозрив в предательстве.

Она говорила со страстью и видимой искренностью, что не могло не вызвать сочувствия у слушателя. Да и сама история тоже выглядела вполне рационально. Я немного подождала, чтобы женщина успокоилась, потому что её голос стал хриплым и дрожащим от воспоминаний о пережитом ужасе.

– Не похоже, что ты в состоянии действительно причинить ему вред своим предательством, – протянула я. – Ты не знаешь, ни куда он собирался отправиться, ни что он намеревался предпринять. Можешь хотя бы описать кого-нибудь из его друзей или сообщников?

– Только людей, которых он нанял в Луксоре. Но они тоже не могли его предать, они не знали его настоящего имени – только то, под которым он снимал виллу.

– Шланге, – пробормотала я. – Интересно, почему... Ладно. Итак, это всё, что ты можешь мне рассказать?

Она яростно кивнула.

– Ты веришь мне? Ты не бросишь меня, беззащитную и одинокую?

– Надеюсь, ты не намерена оскорбить меня, – спокойно ответила я. – Но если ты воображаешь, что я способна предать даже врага на смерть или пытки, то явно незнакома с моральным кодексом, которым руководствуются англичане. Благородные принципы христианской веры требуют, чтобы мы прощали наших врагов. И этого вероучения придерживаемся мы все. По крайней мере, – поправилась я, вспомнив неортодоксальные взгляды Эмерсона на организованную религию, – большинство из нас.

– Ты права, – пробормотала она, смиренно склонив голову. – Он не оставит меня.

Я знала, к кому она обращалась.

– Никто из нас не оставит, – отрезала я. – Но нам предстоят трудности. Завтра мы начинаем раскопки, и долгие часы, возможно, в течение нескольких дней, будем находиться вдали от дахабии. Ты не боишься остаться одна, только с командой?

Она ответила не менее резко, со всей горячностью, на какую была способна:

– Он здесь, я знаю! Я видела, как ночью двигались тени...

– В твоём воображении, очевидно. Наши охранники ничего не заметили. Что ж, я полагаю, тебе придётся идти с нами. Хотя одним Небесам ведомо, что мне там с тобой делать.

* * *

Но в действительности, когда на следующее утро мы покинули судно, она вполне естественно смотрелась рядом с любопытными жителями деревни, собравшимися вокруг нашей маленькой группы. Среди них были и женщины, так что я бы не смогла отличить её от других чёрных фигур, если бы она не стояла рядом со мной. Я ожидал, что она захочет оказаться поближе к Эмерсону, но этого не произошло – возможно, из-за необходимости борьбы с котом за место рядом.

Мы шли через деревню в сопровождении толпы. Некоторые надеялись наняться на работу, других вело праздное любопытство. Жители Хаджи Кандиля стали более привычны к посетителям с тех пор, как мы впервые работали в окрестностях деревни, потому что многие из туристических пароходов останавливались здесь, поднимаясь вверх по реке[171]. Но жизнь в этих маленьких поселениях очень скучна, и любое новое лицо, особенно иностранец, привлекает толпу. Как эти люди изменились со времени нашего первого посещения! Честное поведение и доброжелательный подход превратили когда-то угрюмых крестьян в наших горячих сторонников; улыбки, рукопожатия, приветствия на арабском – и, разумеется, обычные требования бакшиша – непрерывно следовали за нами. Даже тощие, злобные собаки брели позади на безопасном расстоянии, – они помнили, что гости иногда бросают им съедобные куски. Во всяком случае, у меня это вошло в привычку.

Несколько мужчин и детей шли за нами даже после того, как мы уже оставили деревню и направились к скалам. Эмерсон был во главе процессии, как обычно. Утро дышало приятной прохладой, и потому он пока что не сбросил твидовый жакет. Я с удивлением заметила, что кот сидел у него на плече. Рамзес обучал Бастет делать то же самое, но из-за скудных размеров этой части анатомии Рамзеса Бастет пришлось устраиваться на шее. Телосложение Эмерсона не страдало от такого недостатка – Анубис сидел вертикально, слегка наклонившись вперёд, как носовое украшение корабля. Правду сказать, они представляли собой крайне странную пару, и я размышляла, как Эмерсону удалось до такой степени завоевать доверие животного.