Но тут профессор отказался отвечать. Сначала он решил выпить кофе и отправился на кухню.

— У вас нет экономки или кого-нибудь в этом роде? — удивленно поинтересовалась фрау Бингер. — Что, мужчины обслуживают себя сами? О, как прекрасно, прямо образцово, никакой дискриминации, ах, если бы все были такими! — Сама она живет с одним актером, которого приходится обслуживать, а это действительно последнее…

Хели прервал словесный поток, которым она, вероятно, хотела поднять настроение, и повел ее вместе со съемочной группой в мастерскую, чтобы продемонстрировать полотна мастера.

Часом позже профессор подобрел. Он позавтракал и осторожно постучал в дверь Амелии. Но она крепко спала, не слыша весь этот гам, да и неудивительно, поскольку привыкла к шуму. Окна ее квартиры тоже выходили на улицу. Максим, казалось, также еще спал. Тогда Тео попытался дозвониться до Дуни, но она не отвечала. Он разозлился на нее за то, что она прислала к нему этих людей.

Но несмотря на все, интервью прошло гладко. Профессор произнес речь, потом отвечал на вопросы, камера жужжала, было смертельно жарко, а затем раздался последний хлопок. Все! Наконец-то!

— Так, а теперь я покажу вам дом, — предложил Хели, коварно ухмыляясь. Он не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать этого типа камере! Как он вскочит в постели, заспанный, растерянный, среди розовых кружев, рюшей и бантиков — это будет что-то!

— Вы только снимайте, это стоит того!

Они поднимались по лестнице на верхний этаж, друг за другом, с лампами, камерой и микрофоном. Тео и фрау Бингер замыкали шествие.

— Пожалуйста, обратите внимание, — произнес Хели, останавливаясь перед дверью розовой комнаты — подлинное рококо и, прежде всего, туалетный столик…

Он распахнул дверь.

— Хели, — напомнил профессор, — ты не забыл, что у нас гость?

— О Господи, конечно.

Хели сделал испуганный вид, но было уже поздно. Максим выскочил из постели, как чертик из табакерки, именно так, как и представлял себе Хели.

— Что вам угодно?! — в замешательстве воскликнул Максим.

Сработало! Но затем произошло нечто невероятное. Кто-то завозился под одеялом, рядом с Максимом показалась взлохмаченная белокурая головка, и чей-то голосок, позевывая, произнес:

— Максим, дорогой, ну что ты вертишься?

Из-под одеяла показалась Амелия, посмотрела в камеру и воскликнула:

— Господи, что вам здесь надо?

И вновь спряталась под одеяло.

— Что это было? — простонал Тео. — Мираж? Он подошел к кровати и уставился на Максима.

— Всемогущий, это сон!

Максим на всякий случай тоже спрятался под одеяло.

— Довольно. — Хели вытолкал телевизионщиков из комнаты и потянул за собой профессора — Пойдем. Твоей дочери, в конце концов, больше двадцати, не надо делать трагедии!

Этого он не хотел. Но откуда ему было знать, что как раз к этому идиоту Амелия влезет в постель, на нежно — розовое ложе? Вот почему вечером у нее в комнате не горел свет! В конце концов, он мог бы и догадаться.

Сцена была снята. Три мужика, похожие на испанцев из классического репертуара провинциальной сцепы, находились в прекрасном расположении духа. Они острили. Происшедшее развеселило их. Еще бы, это было намного веселее, чем в приюте для животных!

Фрау Бингер, сохраняя хладнокровие, засунула в сумку рукопись, пообещала использовать в передаче только то, что имеет отношение к творчеству мастера, а затем поинтересовалась, не может ли она сообщить о свадьбе обоих профессоров, даже если передача выйдет уже после нее. Ведь в любом случае это событие, не так ли?

— Делайте, что хотите.

Тео ушел к себе в комнату, даже не потрудившись попрощаться. Он чувствовал себя совершенно измотанным — а ведь день еще только начинался.

Фрау Кляйншмидт, соседка, пришла, чтобы помочь в приготовлении пищи. Когда профессор бывал очень занят или к нему приходили гости, она всегда помогала. Хели встретил ее и тут же отправил на кухню.

Семейный совет — или как там еще назвать эту небольшую компанию — заседал в библиотеке.

В огромном кресле, предоставляемом обычно наиболее почетным гостям, восседал профессор, в дурном расположении духа, ибо он так и не сумел дозвониться до Дуни. Время шло к вечеру, и она должна была бы уже давно быть здесь и оказывать ему поддержку. Профессор нуждался в мудром совете: как поступить со взрослой дочерью, заявившейся к нему в дом со своим другом и в первую же ночь оказавшейся в его постели? Хабердитцель оказался не в состоянии помочь. Дело развеселило его настолько, что он постоянно принимался смеяться. Профессор призвал его к порядку, и тогда Хели вышел, чтобы вдосталь посмеяться под дверью. Невероятно! Ведь он сам был во всем виноват: с его вечным желанием продемонстрировать комнаты!

— Итак, — Теобальд откашлялся, стараясь придать себе респектабельный вид, что ему, однако, давалось с трудом, — замечу сразу: мой дом не бордель.

Это замечание вызвало у окружающих однозначную реакцию: громкий хохот (Хели, естественно!), сдержанное хихиканье (Амелия) и скромное фырканье для маскировки в носовой платок (Максим).

Тео тут же понял, что выразился весьма неуклюже. Таким образом, он выпустил ситуацию из-под контроля. Тогда он отказался от нравоучений и лишь произнес мрачно: