И показал ребятне левую ладонь, где остался тонкий длинный шрам. Он зарос сразу ещё у Трога, но его мазь не скрывала шрамы, так что эта белая полоска теперь со мной навсегда. Расстроенный хор был мне ответом.

— Ну, тогда я буду палкой отбивать, я тоже хочу уметь! — упрямо мотнул головой Дрек, длинные белые волосы разлетелись в стороны и собрались назад, будто вихрь.

— Тогда давай вместе стоять, так и веселее будет, и моя тренировка лучше пойдёт, — сказал я после недолгих размышлений.

На том и сошлись. Дети менялись по возрасту, а я стоял и стоял, пока не устал и не захотел сам побросать. Потом снова вернулся. Мы и не заметили, как солнце стало клониться к закату, нас позвали на ужин. А потом был традиционный рассказ перед сном.

Сегодня была моя очередь разжигать костёр. И в этот раз я подошёл к задаче со всей ответственностью, прямо кинжалом нарезал щепок, сложил шалаш и придирчиво его осматривал, пока не пришёл Мимс. Он был ещё совсем молод, на одно цветение старше меня, его чёрные волосы терялись в темноте. Молодой ещё, но умел рассказывать истории красиво. Правда, иногда он рассказывал чужие, изрядно привирая, но всё равно интересно. Его нож встретился с огнивом, высекая искры — его стихия не могла разжечь огонь, да и познал он её ещё очень плохо, едва мог сделать покров.

— Сегодня расскажу про последнюю охоту, — сказал он, когда огонь разгорелся достаточно высоко. — Я ходил с отцом четыре дня назад, аккурат перед сиянием получилось. Пошли мы за Северную гору, добрались до Бурной и вдоль неё пошли дальше. Первый день нам никто не попался, будто спрятались все, а вы знаете, что это значит?

Мы знали: это значит, что там появился сильный чужой.

— Да! — восторженно воскликнула ребятня.

— Вот и мы сразу всё поняли и искали следы. Я же шёл, предвкушая первую победу над чужим! Охотники только тогда считаются взрослыми, когда убили своего первого! Вот!

Вот это да! В тринадцать первого чужого!!

— И вот, идём мы, идём, папа смотрит все следы и показывает мне, рассказывает, что как. И тут он встаёт, как вкопанный, бледнеет весь. Я смотрю туда же, куда и он, а там следы, вроде человеческих. И стою, пытаюсь понять, что не так. Ну, прошёл тут кто-то до нас — чего всполошился то? А папа уже и оружие взял в руки, оборачивается и говорит, значит, что мы бежим назад, я впереди. И я такой: что случилось, то, пап? А он мне и отвечает, что следы это не человека, а чужака, вот так вот.

Чужак! Рядом с деревней! Это плохо! Очень плохо! Но, когда увидел перепуганные наши лица, Мимс широко улыбнулся, выдержал паузу и продолжил.

— Ну, мы и побежали. Я бежал впереди со всех ног, сзади не спеша шёл папа, крутил головой и следил за лесом. У него же ветер в крови блуждает, ему и бежать не надо, а всё одно быстрее всех. И вот, значит, добрались мы до Северной горы, я уже еле дышу, в голове пустота — лишь бы бежать быстрее. Как я завидовал тогда отцу, что у него ветер. Вижу, из-за дерева выходит человек, ну я ему машу и кричу, что надо бежать. Моргнул, а папа уже у него за спиной и рубит со всей силы своим топором, вот только папина стихия не очень подходит против чужих. Все знают, что Алес лучший разведчик в деревне, — гордо произнёс он. И да, это действительно было так, Алес мог за день обойти все горы и вернуться свежим ещё до ужина. Ещё и не было ему равных в чтении следов. — Но в прямом бою папа слаб, стихия лишь защищает его тело и оружие, но не режет, как ветер Вали. И вот, папа пытается отрубить чужаку ногу, а он это игнорирует. Ну, будто увидел во мне котлету, попёр прямо на меня. А я перетрухал так, что аж описался, ну а как вы себе это представляете? Чужак отожравшийся, высотой как два меня, из толстого пуза на меня смотрит человечий глаз, весь покрыт стальной чужешерстью. Я уже думал кричать папе, чтобы он уходил, а сам готовился в последний путь, но вместо того, чтобы упасть от страха, я вошёл в пустоту. А там моя стихия сияет и подсказывает мне что делать.

Мимс замолчал, деловито снял с пояса флягу, не спеша открыл её, шумно отхлебнул под горящими взглядами детей. Напившись, он крякнул и, молча, стал закрывать — вешать флягу на место. Он всегда так делал. В самом интересном месте замолкал.

— Так, на чём я там остановился?

— На том, что твоя стихия сияла в пустоте! — вразнобой закричали ребята.

— Ах, да, точно. Ну, так вот, почувствовал я свою стихию и понял, что прорвался в познании на шаг. Наконец, я смог понять, что же у меня такое, а то ни рыба, ни мясо, ни тебе огня, ни воды, ни папиного ветра, ни маминой земли. Какое-то синее мерцание в темноте. А тут раз, и понял, что это такое. Не совсем, но на тот момент мне казалось, что познал свою стихию целиком и полностью. И вот, на меня бежит чужак, уже в трёх шагах от меня. Папа его пытается остановить, орёт, чтобы я бежал, а я из пустоты и не слышу его толком. Я не спеша поднял руку…

Он закашлялся притворно и снова стал браться за флягу, но Лима (сестра близнец Дрека) была быстрее, она ждала этого момента и резко схватила флягу, открыла и протянула Мимсу, чуть ли не в рот воткнула, чтобы тот быстрее попил и рассказывал дальше! И вот честно, если бы Мимс заупрямился, мы бы его побили. Он попил и тут же лишился фляги, широко заулыбавшись.

— Хахах, ладно уж, не буду томить. Стихия из меня вырвалась синеватым мерцающим сгустком, он вошёл в чужака, и тот сразу весь покрылся светящимися трещинами, замер. А потом и развалился на пять мелких, папа их в то же мгновение порубил на совсем мелкие части, те полежали на солнце минуту и испарились. А я ещё долго отлёживался, слишком резко выпустил стихию, тело к такому ещё не готово.

— Да ну, брешешь, — воскликнул Дрек. — Никто не может чужака с одного удара порубить!

А Мимс будто только этого и ждал, встал, подошёл к крупному дереву и коснулся его. То сразу покрылось сетью тонких синеватых трещин. Раз, и все трещины погасли, но стали расползаться — дерево рухнуло совсем близко к малышне, обдав их ветром от упавшей кроны.

К счастью, обошлось, никто не пострадал. Как раз к этому моменту взошла Младшая Сестра, она укоризненно глянула на нас из-за крон деревьев и медленно полетела дальше ввысь. А я начал доставать из костра горшинки с сыром. Мимс ушёл со своей горшинкой, а мы ели и обсуждали услышанное. После демонстрации силы никто не сомневался в правдивости этой истории. Мимс любил приврать, но часто рассказывал и правдивые истории, чтобы мы не перестали ему верить.