Она положила трубку.

Пэт продолжал костерить оператора:

– И не смей тут трубки бросать! Я с вас все стрясу!

Наконец Пэт закрыл свой телефон-раскладушку, попинал землю и повернулся к нам с Рустером:

– Нет, вы представляете, какая наглость! Два года мой абонентский ящик не обслуживался! Вот мудаки! Я отсужу у них десять миллионов. До Верховного суда дойду, если понадобится!

И тут Рустер задал Пэту вопрос, который явно не приходил тому в голову:

– А ты подумал, братишка, что скажет тебе судья, когда выяснится, что ты два года не проверял сообщения в своем абонентском ящике, а потому и не знал, что он не обслуживается?

Занавес.

Похоже, все мои родственники обожают судиться, вот только не всегда выбирают беспроигрышные дела.

На следующий день Камила, Леви и я раньше срока отправились домой, чтобы заняться одним неотложным делом.

Я твердо уверен, что любые попытки растянуть медовый месяц на всю оставшуюся жизнь заведомо обречены на провал. Я даже больше скажу – это несправедливо по отношению к супругам. Медовый месяц – как 120-ваттная лампочка, яркая, но недолговечная. Любимые вряд ли выдержат, если постоянно возносить их на пьедестал. Если смотреть на любимых как на сверхъестественные существа, то наше отражение в их глазах превращает в сверхъестественные существа и нас самих. И мы оба становимся недостижимыми для полного обладания.

Медовый месяц, как и Голливуд, напоминает мультфильм, прекрасный, но нереальный, далекий от действительности за порогом кинотеатра.

Мы живем в действительности. В ней обитают человеческие чувства. В ней скрываются наши секреты, поражения, страхи, надежды и неудачи. В ней заключено все то, что начинается после финальных титров. В ней настоящая любовь заботится, болит, понимает, спотыкается и поднимает на ноги. В действительности жить нелегко, но мы стараемся изо всех сил.

Двадцативаттная лампочка не осветит дорогу, если воспринимаешь любимую исключительно как Чудо-Женщину, а она считает тебя исключительно мистером Совершенство.

Стоваттная лампочка медового месяца – явление сверхъестественное.

По определению.

Медовый месяц – это начало. Первый раз. Рождение. Поэтому он и называется медовый месяц, а не семейная жизнь. Им невозможно завладеть в полной мере, его невозможно растянуть.

А потом рождается дочь.

Третьего января 2010 года родилась Вида Алвес Макконахи.

Это единственный медовый месяц, который длится всю жизнь.

ПРОШЕЛ ГОД.

Мне предлагали десятки ролей в романтических комедиях. Исключительно роли в романтических комедиях. Из вежливости я читал сценарии, но упрямо придерживался выбранной стратегии и на все предложения отвечал отказом. Вот прямо-таки на все? А какие вообще были предложения?

Ну, один раз мне предложили пять миллионов долларов за два месяца работы. Я прочитал сценарий. Отказался.

Потом предложили восемь миллионов. Отказался.

Потом предложили десять миллионов. Нет, спасибо.

Потом двенадцать с половиной миллионов. Спасибо, как-нибудь в другой раз.

Потом четырнадцать с половиной миллионов.

Гм. Может, повнимательней прочесть сценарий?

Как ни странно, он оказался намного лучше. Смешнее, драматичнее и в общем качественнее того, который мне предлагали за пять миллионов. Тот же самый сценарий, с теми же самыми словами. Но гораздо лучше предыдущих.

Я отказался.

Если у меня не было возможности делать то, что я хочу, я не собирался делать то, чего не хочу, и не важно, сколько мне за это заплатят.

Мне на выручку приходило чувство юмора, меня поддерживала сильная женщина, а сын и дочь не давали сидеть без дела. Все это помогло мне пережить временный разрыв с Голливудом. Однако же постоянно приходилось напоминать себе, что моя самоизоляция – разновидность отложенного вознаграждения, что сегодняшнее воздержание – это завтрашняя прибыль, что мой личный протест выгребает мусор из моей души, что я, как говорит Уоррен Баффет, запасаюсь соломенными шляпами среди зимы. Но то, что я не работал и не был на виду, сказывалось на моем настроении.

Дело в том, что я ощущаю свою значимость только в работе. За восемнадцать лет я пристрастился к съемкам, как к наркотику, мне нравилось играть роли, и отсутствие работы вызывало своего рода ломку. Каждое предложение сняться в романтической комедии заставляло думать о ролях – о любых, каких угодно, лишь бы получить работу. Стремление к личностному развитию боролось во мне с соблазном делать то, что я и без того считал большой честью, хотя хорошо понимал, как важно для меня, чтобы мое творчество и работа отражали мою жизнь и мою сущность.