– Макконахи, я работаю не на начальство, а на тебя.

Вот он, настоящий мужчина.

Я шел на большой риск. Регулярный отказ от участия в голливудских проектах приводит к тому, что Голливуд перестает тебя приглашать. Если ты сходишь с наезженной колеи и отвергаешь типовые роли, гарантирующие кассовые сборы, то киноиндустрия от тебя отворачивается. По большому счету им все равно: желающих занять твое место больше чем достаточно. Опять же ничего личного, просто бизнес.

Обливаясь слезами, я обсудил свое решение с Камилой. Мы поплакали. Помолились. И заключили договор.

– Что ж, милый, придется нам посидеть на мели. Неизвестно, сколько это протянется. Будет трудно. Ты станешь раздражительным, неуверенным… будешь искать утешения в бутылке, но… Если ты действительно хочешь все изменить, то останешься верен себе. А я тебя поддержу. Только не облажайся. Договорились?

Именно то, что много лет назад сказал мне отец.

– Договорились.

То, что я оказался на перепутье, само по себе не было катастрофой, но я знал, что эта жизненная дилемма обойдется мне дорого – и материально, и морально. Самым большим испытанием была неизвестность. Как, когда и чем завершатся мои искания? Я заявил Голливуду, своей возлюбленной, с которой провел почти двадцать лет: «Я все еще тебя люблю, но нам придется на время расстаться. Лучше пусть я буду счастлив в одиночестве, чем несчастен с тобой».

Теперь я находился в подвешенном состоянии. Я приобрел билет в один конец «до нового уведомления». Я подготовился к худшему и надеялся на лучшее.

Приближались новогодние праздники. Я радовался возможности провести время с семьей, с родными и близкими. Чем больше родных соберется вокруг, тем меньше я буду думать о карьере и тем больше буду вспоминать о своих корнях.

Каждый год на Рождество мы собираемся на ранчо моего брата в Западном Техасе. Все грузятся в автодома, с детьми, собаками и багажом, и едут на ранчо. Там мы рассказываем друг другу, как провели год, пьем, едим и травим байки. Устраиваем дальние походы по техасской глуши, охотимся на оленей, ездим верхом, кормим коров, смотрим футбол по телевизору, а по вечерам собираемся у костра и до самого утра вспоминаем забавные случаи из прошлого и рассказываем новые истории. Хотя мы и получили христианское воспитание, в нашей семье Рождество сводится к обмену подарками утром двадцать пятого декабря. Ни совместного застолья, ни чтения Библии вслух – только пять дней подряд сплошняком мясо, байки, никаких ограничений, душ по желанию, а выпивка для того, чтобы поминать, а не забывать.

Если кто-то начинает много о себе воображать или «заноситься», как говорит моя мама, все остальные быстренько заваливают его на грешную землю, да так резко, что виновник начинает молить о пощаде, и тогда его снова ставят на ноги и наливают штрафную. В нашем семействе новогодние праздники редко обходятся без слез, но, когда приходит пора расставаться, всем все прощается, потому что, как говорит мой брат Рустер, «если бы мы всегда поступали правильно, то никогда не узнали бы, что такое „неправильно“».

Пару раз доставалось и мне – по делу, чтобы не слишком задирал нос, но в этом году все знали о моих затруднениях и, если честно, наверняка недоумевали, с какой это стати я отказываюсь от работы и немалых денег. Однако же все понимали, что своих намерений я менять не собирался, а в моем семействе принято уважать твердость убеждений.

Спустя пару дней после Рождества мы с Рустером и Пэтом попивали пиво и раскатывали по ранчо на внедорожнике Пэта. Пэт, который тогда, как и сейчас, был поставщиком труб и работал на Рустера, решил позвонить в телефонную службу и проверить, не оставили ли ему сообщений за время рождественских каникул. Он набрал номер службы и сказал:

– Абонентский ящик восемьсот двенадцать.

– Да, минуточку, я проверю, – ответила телефонистка и секунд через десять сказала: – Простите, сэр, но этот ящик недействителен.

– Как это недействителен?

– Он больше не обслуживается, сэр.

– Но ваша компания выделила мне именно этот ящик! Чтобы я мог проверять сообщения.

– Да, конечно, сэр. Но за два года вы им ни разу не пользовались…

Пэт раскипятился, нажал на тормоз, выскочил из кабины грузовика и начал орать в трубку:

– В каком смысле не обслуживается? Два года? Вы хоть представляете, сколько миллионов долларов я потерял из-за того, что люди мне звонили, хотели купить у меня – у меня! – трубы и не могли оставить сообщения, потому что мой ящик, видите ли, не обслуживается?! Да я на вас в суд подам! Не отвертитесь! Мой ящик два года не обслуживается по вашей вине!

– А… простите, сэр, но я просто оператор, перенаправляю звонки на абонентские ящики, а ваш ящик, сэр, не обслуживается.

– А мне плевать, что вы там делаете! Из-за вас я потерял как минимум десять миллионов долларов, а все потому, что из-за вас мой абонентский ящик два года не принимал никаких сообщений! Десять миллионов долларов, дамочка! Поэтому я подаю на вас в суд.