Реставрация законной республики на развалинах революционной диктатуры начиналась, в свою очередь, с революционной меры, амнистии, греческого учреждения, чуждого законам и юридическим традициям Рима; эту меру сенатское большинство ввело поспешно, чтобы разом разрешить политические проблемы.

Сенат и республика. — Марк Антоний. — Заседание сената 19 марта. — Завещание Цезаря. — Посмертные дары Цезаря народу. — Приготовления к похоронам Цезаря. — Анархия в дни, следующие за похоронами. — Всеобщее смятение партий. — Новое появление Герофила. — Казнь Герофила.

Все современные историки допускают, что старые республиканские учреждения Рима в эпоху Цезаря были истощены и бездейственны, что современники должны были отдавать себе в этом отчет, что вследствие этого всякий акт, назначенный восстановить республику или даже просто проявить почтение к ее учреждениям и вековым традициям, должен рассматриваться как глупость и безумие. Это, по моему мнению, очень грубая ошибка, которая делает невозможным понять последнюю республиканскую революцию Рима. Я думаю (и надеюсь доказать в процессе своего изложения), что республика была более жизненной, чем принято считать; но даже если допустить, что она была мертва, нужно иметь в виду, что люди очень часто замечают социальные и политические перемены только много времени спустя после их осуществления, что они постоянно бывают склонны рассматривать все существующее, особенно в политике, как само собой разумеющееся. Следовательно, гораздо более вероятно, что основные учреждения древней республики, имевшей такой удивительный успех, рассматривались современниками как бессмертные. Особенно это было верно для сената, завоевавшего и управлявшего огромной империей, символизировавшего в глазах побежденных победоносную мощь Рима и убившего, наконец, Юлия Цезаря за то, что тот в последнее время после стольких побед не относился к нему с должным уважением. Разумный человек не мог не чувствовать, что нужно было считаться с этим грозным учреждением, и, как бы ни был безрассуден, не мог начать с ним легкомысленно борьбу, не будучи принужден к этому необходимостью.

Не нужно поэтому удивляться, если после заседания 17 марта Положение и решений, которыми завершились неопределенность и колебания Антония 15 и 16 марта, Антоний оставался очень озабоченным. Положение для него было неблагоприятно. Вопреки его ожиданию и несмотря на отсутствие заговорщиков, большинство сенаторов выказало сопротивление угрозам ветеранов и одобрило убийство Цезаря. Теперь, когда заговорщики могли свободно заседать в сенате, они, конечно, соединятся с остатками помпеянцев в одну партию, и эта партия сделается госпожой республики, имея на своей стороне высшие классы, одного консула, нескольких преторов, многих правителей и сенат. Действительно, из выдающихся сторонников Цезаря, не участвовавших в заговоре, Долабелла уже изменил, а другие, за исключением Гирция, не показывались. Простой народ в Риме был беспокоен, его раздражали заговорщики, но Антоний, как и все, не рассчитывал много на это волнение; он думал, что оно исчезнет, подобно вспышке. Одним словом, к 17 марта Антоний считал прежнюю помпеянскую партию госпожой положения; и так как примирительными речами, произнесенными на утреннем заседании, ему удалось приобрести расположение наиболее выдающихся ее вождей, [3] он спрашивал себя, нельзя ли найти какое-нибудь средство примириться с этой партией, которую он оставил в тот момент, когда она снова готова была приобрести прежнее влияние.

Антоний был, конечно, одним из наиболее замечательных политиков старой гибнувшей аристократии, бросавшихся тогда в политику, как в славный разбойнический набег. Сильный телом и духом, отважный и великодушный, чувственный, непредсказуемый, гордый, жестокий, умный, но недостаточно хитрый, способный позволить своим страстям и безрассудству увлечь себя до самых тяжелых заблуждений, он вел до сих пор бродячую жизнь, полную рискованных и противозаконных приключений, страшных опасностей, необычайных удач и неудач — от тайной экспедиции Габиния в Египет до осады Алезии, от революционного трибуната 49 года до перехода в 48 году через Адриатическое море, от Фарсалы до диктатуры 47 года. Но даже самые безрассудные люди, если они не безумцы, умеют иногда умерить себя и сделаться благоразумными, видя себя на краю пропасти.

Таково было положение Антония; он стоял перед печальным выводом, что все его усилия, подобно усилиям Сизифа, не достигали цели. Он ^приобрел большое состояние, но все его растратил, так что в мартовские иды его имущество состояло по большей части из долгов. Он неоднократно рисковал своей жизнью во имя народной партии, но так же часто терял влияние на своих сторонников, позволяя себе сумасбродные выходки или насилие, как было в 47 году, когда он после большой победы народной партии с энергией консула времен Гракхов подавил беспорядки, вызванные Долабеллой. Таким образом, в тридцатидевятилетнем возрасте [4] он оказался не обеспеченным состоянием, с небольшим числом друзей и массой врагов, со слабой популярностью и в неопределенном и очень опасном положении. С некоторого времени благодаря годам и в борьбе с неудачами он сделался более благоразумным, доказательством чего стало последнее примирение его с Цезарем. Внезапная катастрофа в иды марта и опасное положение, в котором он неожиданно оказался, окончательно побудили его быть более благоразумным, чем он был до сих пор. Он, человек быстрых реакций, решил повременить, чтобы видеть, какой оборот примут события, и не вступать в борьбу с новой консервативной партией, а напротив, угождал ей и старался сделать возможным соглашение с ней в том случае, если народная партия будет обречена на гибель. Из благоразумия он не разрывал и с народной партией, которая могла со временем возвратиться к власти, ибо последние годы были богаты странными и неожиданными переворотами.

18 марта Антоний и Лепид пригласили Брута и Кассия на большой обед, а 19-го сенат снова собрался, [5] чтобы отрегулировать частные вопросы, возникшие в эти дни, как необходимые следствия общей амнистии 17 марта. Прежде всего нужно было вслед за общим одобрением распоряжений Цезаря в их совокупности утвердить одно за другим распоряжения, касающиеся провинций и магистратур.

Одни из них были уже обнародованы, тогда как другие находились в бумагах, переданных Цезарем Антонию. Кроме того, родственники Цезаря, особенно его тесть Пизон, хранившие 17 марта молчание, теперь ободрились и требовали вскрытия завещания и устройства Цезарю общественных похорон. [6] Требование было ловко задумано, ибо разбивало проект помпеянцев провести конфискацию земель диктатора, почти всецело состоявших из добычи гражданских войн. Это раз выставленное требование уже нелегко было отвергнуть. Если Цезарь не рассматривался как тиран, то почему его похороны будут похоронами простого частного человека? Если утвердили все его распоряжения, то можно ли было уничтожать его завещание? Сенат начал с утверждения назначений проконсулов и пропреторов, уже бывших в провинциях или отправляющихся туда: Луций Мунаций Планк был назначен в Трансальпийскую Галлию, Азиний Поллион — в дальнюю Испанию, Манлий Ацилий Глабрион — в Ахайю, Квинт Гортензий — в Македонию, Публий Ватиний — в Иллирию и, возможно, Луций Стаций Мурк — в Сирию. То же было с должностями на текущий год, носители которых были еще в Риме; некоторые из них находились в числе заговорщиков. Децим Брут получил управление Цизальпинской Галлией, Квинт Корнифиций — Африкой, Туллий Кимвр — Вифинией, Требоний — Азией, Лепид — Нарбонской Галлией и ближней Испанией. Утвердили также распоряжения Цезаря относительно будущих должностей и командований. Гирций и Панса должны были быть консулами в 43 году, Децим Брут и Мунаций Планк — в 42-м; разные другие лица, в том числе заговорщик Публий Сервилий Каска, назначены были трибунами на 43 или 42 год.

Антоний получал в качестве провинции Македонию, Долабелла — Сирию. К несчастью, Цезарь до своей смерти не успел выбрать провинции для Брута и Кассия.

Наконец, приступили к вопросу о завещании и похоронах. Никто не осмелился предложить уничтожение завещания, но Кассий и многие другие сенаторы воспротивились проекту публичных похорон.

Они слишком живо помнили насилия, вызванные похоронами Клодия. Если римская чернь учинила тогда столь большие беспорядки, то чего не сделала бы она для Цезаря? [7] Родственники Цезаря протестовали, и Антоний ловко указал, что, отказывать в публичных похоронах значит — еще более раздражить простой народ. Брут, бывший слабее Кассия, наконец согласился с этим. Решили, что Антоний вскроет завещание, которое Цезарь передал главной весталке, и что Цезарю сделают публичные похороны. [8]