Не мешает целоваться, медленно и ласково соприкасаясь языками. Не мешает Финну поглаживать большим пальцем щеку Тины, притягивать её за талию ближе к себе; не мешает им остаться наедине, хотя вокруг любопытные прохожие либо заинтересованно смотрят, либо брезгливо отворачиваются, либо улыбаются и строят умилительное выражение лица. Центральная улица, ранний вечер, что еще ожидать от мимо плывущей толпы? Тина не обращает на них и малейшего внимания. Ей хорошо, легко и спокойно. Как будто поцелуй Финна — нормальная ситуация. Как будто всё прекрасно и проблем больше нет — отошли на второй план или вовсе исчезли.

Но это ощущение быстро растворяется в уже знакомом интуитивном предчувствии: что — то незримое, что — то злое и опасное надвигается на них. Буквально подкрадывается со спины. И так очень часто бывает: Тина умеет притягивать к себе дерьмо именно тогда, когда счастье уже вытирает ноги о дверной коврик. Это словно проклятие, навсегда связавшее себя и Тину, навсегда пленившее, вросшее так глубоко, что не выкорчевать. И обычно предчувствие её не подводит, озаряя в самый нужный момент. Ошибка была только в одном: нечто, надвигающееся на них со злобой и опасной аурой, отнюдь не призрачное, а вполне материальное — это Тина понимает, когда чья — то рука резко отталкивает её в сторону.

Открыв глаза и поборов первичный шок, Тина успешно зарабатывает второй.

Ноа.

Ноа Васкес, который хватает Финна за ворот футболки и с приличного размаха бьет в лицо. Даже не бьет, а скорее херачит. Один раз, второй, третий. Разворачивает к себе спиной и прикладывает носом о дверцу Порше — ту самую, на которую тот еще недавно расслабленно опирался.

Тина наконец — то приходит в себя и срывается с места, пытаясь разорвать мертвую хватку на волосах Финна. Не рассчитав силу, Ноа снова отталкивает её от себя: с огромной подоплекой боли, словно избавляясь от ненужного мусора или того, что способно причинить страдания. Он отпускает Финна с досадным рыком и, отряхивая ладони, смотрит на Тину — его некогда зеленая радужка глаз блестит темно — алым.

У Тины удушающим спазмом перехватывает легкие. Взгляды одинаково напряжены, только Ноа стоит на ногах, а Тина, упав от сильного толчка, сидит на заднице и упирается руками в асфальт. Она просто не верит в свое гребаное везение.

Оборотень.

Самый настоящий альфа, восхищающий и устрашающий одновременно. Плюс ко всему, безумно влюбленный, и не в кого — то, а в Тину. Чем она думала, когда отказывалась от ухаживаний?

Неразрывный, затянувшийся контакт прекращается, когда Ноа получает удар в челюсть от пришедшего в себя Финна. Секунда, и за ударом следует пинок по бедру, да такой сильный, что Ноа отшатывается в сторону, а его глаза наполняются еще большим гневом. Черт возьми, Тина плохо знает Финна, но она и предположить не могла, что тот окажется самым настоящим суицидником. Нет чтобы спрятаться в сторонке и тихо переждать бурю — вместо этого Финн нападает на хищника, будучи обычным человеком. Без аконитовых пуль или рябиновой биты. Без шанса на победу.

Ноа сдерживает своего волка, оставаясь в человеческом обличии, но вся мощь видна и без обращения: каменные мускулы, выверенные удары и тщательная защита. Он рывком бросается к Финну, валит на землю и принимается с завидным постоянством одаривать его стальными ударами по лицу. Еще немного, и пластический хирург будет неизбежен. Тина не может этого допустить. Опасения за Финна слишком острые, слишком явные — тревожный знак.

Спустя мгновение, Тина в этой драке уже третья. Она обхватывает Ноа за шею, пинает его по почкам, потому что силы абсолютно не равны. В ответ получает очередной толчок. Падать невысоко, зато больно. Потрогав ладонью ушибленное место, Тина опять подрывается на помощь, но замирает на полпути. Кулак Ноа тоже зависает в воздухе.

В нескольких шагах от них, с широко раскрытыми ртами, стоят Джон и мистер Уиттмор. Удивление и негодование яркими красками написано на их лицах. Еще бы: известный бизнесмен избивает сына не менее известного адвоката — картина маслом.

Только Тина плевать хотела на всех: и на Финна, и на Ноа, и даже на своего отца. Потому что в парадных дверях здания стоит мужчина, который мучает её по ночам в устрашающих снах. Внешность не важна — Тина чувствует это каждой клеточкой своего тела, каждой дрожащей ресницей, каждым вдохом. Она ловит их связь, ловит какое — то странное, только для них ощутимое прикосновение на уровне химических сигналов.

За спиной Джона Фьюринга стоит человек, мечтающий о её смерти. Не только во сне, но и в реальности.

Полицейский участок знаком до неприличия: несколько письменных столов, старые компьютеры и практически сдохший кондиционер. Тина бывала здесь так часто, что сбилась со счета, но еще ни разу не видела рабочее место отца с обратной стороны — изнаночной. Железные решетки вызывают острый приступ клаустрофобии, а оборотень в опасной близости — липкий страх и неконтролируемое влечение. Тина всячески пытается не думать о Ноа и совершенном поступке, но это оказывается гораздо сложнее, нежели хотелось бы: еще никто на памяти Тины не разбивал другому человеку морду только потому, что был неравнодушен к её персоне. Если, конечно, авария не стерла эти воспоминания вместе с остальными.

Тина сидит на деревянной скамейке, опустив голову к бетонному полу и вспоминая недавнюю встречу с тем, кто вызывает много вопросов и желает ей смерти — это так, важное замечание плюсом ко всему остальному. Тина пытается вспомнить или хотя бы понять, что натворила, чем так обидела этого мужчину, который достает её в кошмарных снах, а потом спокойно воплощается наяву. Почему голубая радужка его глаз, принадлежащая истинному оборотню, даже там, в нереальности, пылает такой насыщенной ненавистью? Почему этот человек видит в Тине опасность и не боится открыто говорить о своей неприязни? Например, сегодня и отнюдь не во сне.