Я тоже хочу быть счастливой, если бы он не был таким куском дерьма, что ушел. Я была ребенком, когда меня отдали на воспитание в семью Кейнов. Они приняли меня как свою, и даже Ройс притянул меня к себе и обращался со мной так, как будто я была его настоящей сестрой. Он был для меня всем, и, будучи на три года старше меня, я смотрела на него снизу вверх. Он заботился обо мне каждый божий день, пока я была в этом доме. Всю свою жизнь я наблюдала, как каждый мальчик поклонялся ему, и каждая девочка хотела его. Я не делала ни того, ни другого, но моя душа нуждалась в нем. Пока он не бросил меня. Одну. В этом доме.

Я ненавижу его.

Я поднимаю свое грустное настроение наверх, жалея, что не могу перемотать этот день вперед. Или вернуться назад в то время, когда я родилась, и просто не родиться.

Как только я достигаю двери своей спальни, я распахиваю ее и падаю на кровать. Перья внутри моего одеяла обвиваются вокруг моего миниатюрного тела, а мои длинные каштановые волосы рассыпаются вокруг головы. Эта комната хранит так много воспоминаний о нем и обо мне. Весь этот дом хранит их. Сама его спальня остается нетронутой, и иногда, когда становится плохо, я сплю в его постели. Его комната похожа на зарядку для моей души, когда кто-то другой опустошил бы ее.

Я собираюсь увидеться с Ройсом сегодня вечером.

Я не хочу видеть Ройса сегодня вечером.

Я так долго хотела его, плакала по нему каждую ночь, пока слезы не защипали уголки моих глаз, а губы не потрескались от обезвоживания. Теперь, когда я знаю, что он возвращается домой, я не хочу его. Я злюсь на него. Как будто эти четыре года ничего не сделали, чтобы ослабить мой гнев. Время только купало его, держало под контролем.

Я вздыхаю, вытаскиваю телефон и просматриваю свой плейлист. Я включаю старомодную песню Guns N’ Roses и проскальзываю в свою ванную, нуждаясь в том, чтобы смыть дневной пот с моей кожи.

Черный. Это мой любимый цвет. Не потому, что это стройнит—мне не нужно выглядеть стройной. Но потому, что это тот цвет, который вы можете носить, когда вам вообще не нужно прилагать никаких усилий. Например, прямо сейчас. Я не хочу прикладывать никаких усилий, хотя мама, без сомнения, будет носить Prada. Блудный сын возвращается. Я натягиваю пару обтягивающих черных узких джинсов и свободную черную рубашку. Ее тонкие ремешки цепляются за мои хрупкие ключицы. Я всегда крашусь. Мне нравится все, что связано с макияжем, и то, как вы можете искусно наносить его, чтобы создать другой образ. Но сегодня вечером я довольствовалась кремом CC и легкой тушью для ресниц, собрав свои длинные волосы в высокий хвост. Я просто хочу, чтобы с этим покончили.

Мой телефон начинает вибрировать на прикроватном столике, я беру его, отвечаю.

– В чем дело?

– Хорошо, мне нужно задать тебе вопрос… - Слоун мурлычет в трубку. Она, наверное, уже пьяна.

Я колеблюсь.

– Уверена?

– Мэтти и Рэйчел расстались. Будет ли с моей стороны дерьмово, если я ударю ее, даже если она нам не друг?
– Она определенно пьяна. - Я знаю, что у вас с Мэтти тоже была эта неловкая вещь… - Мы с Мэтти были никем, но я также знаю, что Слоун тосковала по нему с тех пор, как ушел Ройс. - Ничего, о чем ты думаешь, и мы были детьми, Слоун. Чтобы ответить на твой вопрос, делай, что хочешь, пока ты уверена, что они не вместе.
– Вот-вот поступит на первый курс колледжа, а она все еще спрашивает о Мэтти. - Если ты хочешь его, он твой.

Слоун вздыхает.

– Ладно. Я думаю. Просто мы все знаем, что он всегда был влюблен в тебя.

Я закатываю глаза, прижимая телефон к плечу.

Она продолжает.

– Хочешь сходить за жареной картошкой?

– Эм, я вроде как не могу.
– Я ловлю свое отражение в зеркале, и осознание снова захлестывает меня.

– Почему?

Я слышу глубокое рычание громкого двигателя, съезжающего с нашей подъездной дорожки—это гребаный мотоцикл?

– Поговорим позже.
– Грохот низкий, разносится по моей комнате, как тихая бьющаяся симфония. Он достаточно тяжелый, чтобы раздавить тебя.

– Джейд!
– кричит моя мама из кухни. - Внизу.

Я быстро надеваю свои угги и даю себе еще один раз, прежде чем засунуть телефон в задний карман и спуститься вниз. Спускаясь, я вижу, как люди собираются у входной двери, но до последней минуты не поднимаю глаз.

– Прости, я ...
– я делаю паузу.

Там, передо мной, стоит Ройс Кейн. Мой живот ударяется об пол, и мои щеки вспыхивают. Я чувствую, как моя кровь отливает до кончиков пальцев ног, когда наши глаза встречаются. Мое сердце замирает в груди. Ненависть все еще там, гнев и боль, но теперь происходит что-то еще. Кое-что, что я еще не готова признать. Его льдисто-голубые глаза. Холоднее Атлантического океана, но жарче, чем в преисподней. Его темные, непослушные волосы выглядят так, словно его руки расчесывали их слишком много раз, а его большое, худощавое тело возвышается над всеми в комнате—включая саму комнату. У него татуировки по всей коже, которую я вижу. Ройс Кейн не просто выглядит плохим мальчиком. Ройс Кейн выглядит как плохой человек. Он не избалованный богатый мальчик, играющий с каждой девочкой в школе. Он ... другой. Его острая челюсть чисто выбрита, иллюстрируя каждую линию его идеально сложенного лица. Его прямой нос и мягкие губы. Дерьмо. Двойное гребаное дерьмо. Он еще чертовски сексуальнее, чем был в молодости.

Он одет в свободные выцветшие дизайнерские джинсы, военные ботинки и повседневную черную рубашку. Но что-то на его рубашке привлекает мое внимание. Ну, на самом деле мне бросаются в глаза две вещи…

Во-первых, вышитая нашивка, которая вшита на его левую грудь.

Мотоциклетный клуб "Волчья стая".

А во-вторых, я почти уверена, что Ройс Кейн ненавидит меня.

Мои глаза горят оттого, что я не моргаю. На этот раз его хмурый взгляд сочетается с мрачной ухмылкой, которая расползается по его распухшим губам.