Шуню не оставалось ничего другого, как предложить им парного молочка из-под Зорьки. Дамочки только поморщились.

— А вымя вы ей регулярно моете? — забеспокоилась Жанетта и со знанием дела тронула свою роскошную грудь.

Шунь кивнул на Тараса:

— Вот он ей вымя вылизывает.

Тарас демонстративно повернулся спиной, поднатужился и выдавил из себя колбаску. При ее виде очкастый бульдог немедленно наделал в подгузник.

— Фу, гадость какая! А на глистов он у вас проверенный? — с вызовом спросила Сюзанна.

От подгузника воняло какой-то жуткой отдушкой. Шунь опасался, что его сейчас вывернет наизнанку. Он наклонился и голыми руками поднял с земли колбаску. Сунув раскрытую ладонь с произведением кота под нос Сюзанне, он произнес:

— Где ты здесь глиста нашла, зоофилка сраная?

При этих словах, произнесенных при дамах, даже коту стало неудобно — и он совершил никак не дававшийся ему кувырок назад. Богдан, разумеется, был на стороне отца, но и он тоже зарделся. На самих же дамочек реплика Шуня никакого впечатления не произвела. И не такое по жизни слыхивали!

— У-у, животное, в бестиарий тебя посажу! — только и молвила Сюзанна.

Бульдожий подгузник не выдержал напора, из него закапало. Тарасу стало еще неудобнее, и он окончательно отвернулся.

Пока они беседовали вот таким вот вызывающим манером, почтальонша тетя Варя бочком-бочком подобралась к автомобилю, запустила ладонь в свою вечную сумку и бросила на крышу “бентли” несколько пригоршней пшена. Потом вывернула сумку наизнанку. Разлетаясь по поверхности, поток зерна ударил в металл. Откуда ни возьмись налетели дрозды. Они споро застучали крепкими клювами по красному лаку машины.

Самое большое негодование вызвали у комиссии куры. Сюзанна с Жанеттой сочли, что их содержание нисколько не отвечает принципам зоофилии. Во-первых, куры круглый год находятся под открытым небом, подвергаясь атмосферным явлениям; во-вторых, они лишены счастья материнства, ибо хозяева пускают все яйца в кухонный расход; в-третьих, не в силах выбраться из лабиринта, птицы, рожденные для полета, лишены свободы передвижения.

— А это уже, гражданин Царев, на статью тянет, — почиркав в записной книжечке, торжественно объявила Сюзанна.

— И на показательный процесс, — добавила Жанетта.

Тарас совершил кувырок вперед, Богдан побледнел. Опешивший Шунь попробовал представить себя в камере, но не смог. В тюрьме он никогда не был, перед его взором вставала какая-то плохо освещенная литературная темница.

— Это мы еще посмотрим, по кому из нас тюрьма плачет, — не слишком уверенно произнес он.

Однако гостьи были уверены — и уверены в обратном.

— Ты ничего не заметила? — кокетливо спросила Жанетта уже в автомобиле.

— Что ты имеешь в виду? — откликнулась Сюзанна.

— Я имею в виду себя, — Жанетта сбросила бретельку и подняла руку. Под мышкой красовался крошечный шрам. — Я себе на два номера размер груди увеличила.

Несмотря на подчеркнутую Шурочкой линию, грудь была у Сюзанны слабым местом. По правде говоря, под лифчиком пряталась не грудь, а какая-то белая рухлядь. Да и моложе, много моложе была Жанетта. Другое мягкое место компаньонки тоже вызывало у Сюзанны недобрые чувства своим русским размером.

— Я теперь вся в силиконе! — подпрыгнула Жанетта на ухабе хайвея, от которого не могли уберечь даже рессоры их “бентли”.

“Эх, мне бы твою жопу!” — подумала госпожа Очкасова и сухо спросила:

— Что с этим наглецом делать будем?

— Сотрем судом с лица земли и забудем, — ответила Жанетта.

После удачно проведенной в монакской клинике операции она твердо знала, что в самом скором времени ей предстоит стать первой леди страны — госпожой Николаевой.

— Что-то я тебя плохо слышу, что-то по мозгам стучит, это, наверное, коленвал барахлит. Ни во что верить нельзя! Никому не доверишься! Наверное, меня кинули, наверное, вместо аутентичного “бентли” отечественную подделку всучили, — озадаченно сказала Сюзанна.

Тут над ее водительским местом образовалась рваная дырочка, в которую полилась струйка пшена. Оно застревало в пышной прическе, а один кругляшок даже засорил красивый глаз под выгнутой бровью. Пришлось совершить экстренное торможение. Дрозды встали на крыло и немедленно отвалили — с набитыми животами и с чувством исполненного долга. Сюзанне пришлось вылезти из своего триколора и хорошенько потрясти его составляющие. Желтые зернышки терялись в пыльной придорожной траве. С крашенных перламутром губ срывались проклятия, приводить которые я не стану — нет сил. Грудь Жанетты волновалась от нехорошего смеха.