— Сопьешься так или с ума сойдешь. Пора бы пассажиропотоку окорот дать и восстановить стену.

За верхушками сосен засинела похожая на свинцовое вымя тучка. Тирана вела упряжку на север. Вкус конины не шел у нее из ума.

Напившись утреннего травяного чаю, Богдан занялся разведкой окрестностей. Вспрыгнув в лодку, он решил переплыть озеро. Берег казался близким, но отступал все дальше и дальше по мере работы веслом. Так Богдан и не доплыл, вернулся обратно. Обратившись к почтальонше тете Варе за разъяснениями, Богдан услышал:

— Знать ничего не знаю, но только на моей памяти никто на том берегу не был. Мужик нынче пошел мелкий и совсем не отчаянный. Старые люди говорят, что оттуда уже не возвращаются. Сказывают, там одна протока имеется, кувшинками белее лотоса заросла; сказывают, с морем-окияном соединенная. Не врут, я думаю. А иначе откуда у нас здесь судаку морскому взяться? Не с неба же он свалился.

— А океан-то какой? Атлантический? Тихий? Индийский? А в океане что?

— А в море-окияне остров на трех китах стоит, климат там умеренный, летом жарко, но ветерок прохладу на кожу наносит, комаров отгоняет. А зимой там холодно, снег пушистый ложится. Распутицы не бывает. Рожь с пшеницею дают урожай богатый, хлеб пекут мягкий. А рису там мало сеют. Может, на другом каком острове риса и много, а на Буяне он плохо родится, рису мокрость нужна, а мы к ней не приучены. Березонька там, конечно, посередь острова растет, девки в красных сарафанах хороводы водят. Девки ладные, станом стройные, в волосах — венки душистые. Хоровод свой поводят-поводят, а потом деток враз зимою рожать начнут. Ножки пухленькие, кожа чистенькая и безо всякого диатезу. Это березонька так на них влияет. Недаром в детстве моем ее чистяком звали. Давно это было, ни тебя не было, ни отца твоего. Может, и меня тоже еще не было. И на острове том ни тебе коммунистов, ни либералов из Чикаго. А уж про Ближнюю Думу лучше там не заикайся — мужики язык с корнем вырвут, обратно никакой иглой не вошьешь.

Почтальонша тетя Варя даже зажмурилась от удовольствия.

— А как насчет Бодхидхармы? Бодхидхарма там имеется?

— Егорий там точно есть, взглядом всех нас обласкает. Это уж без обману. А про Бодхидхарму твоего не слыхивала, но только там всем места хватит.

— А ты туда добраться не пробовала — до протоки? У тебя ведь и лодка есть, сам видел. Интересно ведь, познавательно!

— Эх, сынок, та протока не во всякий час принимает. Да и все мы там еще будем… Надоест еще.

— И я буду?

— И ты будешь, и я буду.

Ее уверенность успокоила Богдана. И все-таки он спросил:

— А когда тот час настанет?

— Врать не стану — того не ведаю. Знаю лишь, что будет огневой знак. Да такой, что ни с чем не перепутаешь, враз поймешь.

Богдан бродил по монастырю, прикладывал металлоискатель к земле. Бывало, что приникал к ней и ухом. Звенело часто: то пуговица металлическая, то наконечник стрелы, то монета. Если копнуть саперной лопаткой поглубже, можно было вытащить и серебряные “чешуйки” местных князей — легкие, как фольга, свидетели периода феодальной раздробленности. Если взять повыше — важные рублевики имперского периода. В советском же слое денег не было. Он начинался свинцовыми пулями, ими же и заканчивался. Но душа Богдана просила чего-то по-настоящему большого. То ли царь-пушки, то ли такого же колокола. Будучи реалистичным человеком новой формации, он, конечно же, сознавал, что шансов на такую находку у него немного. Пару берестяных грамот он, правда, все-таки нашел. На первом сморщенном бугристом листе в переводе на современный русский было нацарапано: “Носки я тебе в дорогу связала, положила в дупло. Храни тебя Господь”. На втором расположился ответ: “Заберу вечером. Не беспокойся, усобица скоро кончится. Храни и тебя”.

Только-то и всего, обычная любовная переписка, даже никаких подписей не стояло. Никакой пользы для науки ономастики. Настоящая удача улыбнулась не Богдану, а коту, который притащил в зубах череп. И где он только его раздобыл? Наверное, какая-то нездешняя земляная сила вытолкнула череп наружу. Череп был хорошей сохранности, вымытый дождями и талыми водами, белый, почти новенький. За спецкурс по реконструкции черепов до состояния человеческого лица методом Герасимова у Богдана в зачетке красовалась жирная пятерка. “Почему бы не применить свои знания на практике?” — решил юноша и стал восстанавливать мягкую ткань, облепляя череп свечным воском.

В общем, находясь в монастыре, Богдан чувствовал себя при деле. Артистические занятия с котом также грели душу. Педагогическим девизом Богдана было “делай как я”. Короче говоря, юноша учил Тараса тому, чему учили в школе и его самого. А как же иначе? Через пару недель на команду “по порядку номеров рассчитайсь!” кот уже отвечал жалобным “мяу!”, научился ходить на задних лапах в бегунках, подтягивался на суку, отжимался от пола, кувыркался. Правда, только вперед. Кувырок назад никак у него не получался: то на левый бок завалится, то на правый. Но и Богдан умел копировать далеко не все повадки кота. И если на березу он влезал, по мнению Тараса, вполне удовлетворительно, то все его попытки пошевелить хотя бы одним ухом кончались полным провалом. И мышей он ловить руками тоже совсем не умел. Только с помощью вульгарной мышеловки. Словом, им было еще чему поучиться друг у друга.

По всему получалось, что мысль восстановить стену пришла Шуню вовремя. Помимо пациентов и любопытствующих, в монастырь зачастили и совсем нежданные визитеры: санэпидемстанция, пожарники, самопровозглашенное общество спасения на водах. Шуню было с ними легко: поохав над сасими и не притронувшись к рыбе, санитары, пожарники и спасатели выпивали самогоночки, крякали и, не закусывая, скрывались из виду. В сущности, от Шуня им ничего не было надо, они просто желали убедиться, что он мужик невредный и понимает субординацию.

Но вот вчера прикатила на роскошном “бентли” комиссия из сердобольного “Зоофила”. Две дамочки, одна из которых была обернута в триколорную комбинацию, тыкали в лицо удостоверениями, желая знать, не содержатся ли здесь в неволе несчастные животные. При этом одна из них держала на руках карликового бульдога, который ронял слюну на онемевшего Тараса: собак в подгузниках он еще никогда не видел.

— Не нравитесь вы мне, от вас псиной воняет, — недолго думая огорошил комиссию Шунь.

— Это мы еще посмотрим, кто кому больше не нравится! — в один голос воскликнули дамы. — А откуда у тебя навозом несет?