Наверное, если посмотреть так…

– Скоро отец моего мужа уйдет к предкам, - спокойно произнесла Отуля. – Он силен, но и силы не хватит, чтобы удержать тело.

– А ты…

– Делаю, что могу. Меня хорошо учили.

– Не сомневаюсь, - он сел и принял кружку с травяным отваром. – Ты бы с матушкой поговорила…

– Михаил должен был занять его место. Теперь его нет.

– Он ведь не твой сын?

– И мой тоже. Я растила его, - её пальцы погладили дракона. – Но он умер.

– Его убили.

– Да. Знаю.

– А что еще ты знаешь? – травы были мягкими, ни едкой горечи, ни такой же едкой, раздражающей, сладости.

– Немного, - она не стала садиться рядом. А ведь не выглядит старой. И морщин нет, и седины. Черты лица… своеобразные, но это для Бекшеева. Если её приняли в Запретный город, с точки зрения китайцев Отуля – красавица. – Он нашел ту, которая разбудила сердце. Стал уходить. Ругался с отцом. Отец моего мужа хотел, чтобы Михаил выходил в море. Принимал дела. Разбирался. А он убегал.

Вполне закономерно для подростка, особенно влюбленного.

– Он стал избегать работы. Отговаривался. Уходил. Иногда ночью. Думал, что все спят.

Но у того, кто жил в гареме, сон чуткий.

– Возвращался под утро. И одежду оставлял.

– Ты не пыталась расспрашивать?

Отуля покачала головой.

– Мало спал. И злился. Злился много. Сказал, что не мое дело. Украл фонари. Два. Отцу соврал, что потерял, но это неправда. Еще пропали старые лампы, масло. Веревки. И на одежде его была красная пыль.

Ничего не понятно, но… осталось найти эту красную пыль.

И сейчас уже, в доме, Бекшеев боролся со сном, который накатывал волнами, но пока получалось держаться, и пытался думать.

Про камни.

Пыль.

И зверя. Зверя, который может встать на след. И тогда что-то да прояснится.

Возможно.

[1] Тоже вполне реальный обычай. И разумный в чем-то. Хотя и свинский по отношению к девушкам.

Глава 25. Тройка жезлов

«Героические защитники Родины — инвалиды Великой войны — окружены всенародной заботой. Возвратившись к мирному труду, многие из них добиваются высоких показателей на производстве. В районах Новосибирской области тысячи бывших фронтовиков руководят хозяйствами, животноводческими фepмами, работают бригадирами, трактористами, комбайнерами»

«Известия»

В бане мы и уснули.

И во сне все было хорошо. А что именно – понятия не имею, потому как не сохранилось ничего, кроме этого вот странного, давно забытого ощущения счастья.

А проснувшись, я увидела Отулю. Та сидела на полу, на пятках, с прямой спиной. И смотрела. Вот… вот никак к этому взгляду не привыкну. Да…

– Что? Опять я все проспала? – со сна голос был сиплым.

А в предбаннике темень. И окошек нет, а лампа не горит, зато имеется свеча, стоящая в старой миске. Да и сама свеча кривая, явно слепленная из огарков.

Я села, потянулась, чувствуя, как трещат кости.

– Чем ты вчера меня опоила-то?

Отуля молча указала на пол, по другую сторону свечи.

Ясно.

То есть ни хрена не ясно, но я не чувствую злости, да и псица тоже спокойна. Вон, лежит под лавкой, вылизывается старательно. И если не приглядываться, то можно принять её за обыкновенную собаку.

Софья…

А что, Софье одной не будет скучно. Да и не полезет к ней никто.

Я опустилась на пол, попыталась сесть, как Отуля, но суставы заныли, поэтому ноги я скрестила перед собой. А она поднесла руку к огню, и пламя потянулось к ладони этакой рыжей нитью.

Коснулось кожи.

Обвило.

Интересно… а у нее, выходит, дар? Но молчу. Жду. Не развлечения ради она эти фокусы затеяла.

Отуля выплетала из огня что-то… что-то, не пойму что. И главное ловко так. Нить эта скользила под пальцами её. А я смотрела. И когда она протянула руку, я дала свою.

– Ай! – вот кто ж знал, что она просто шлепнет огнем по руке. Больно же! Псица дернулась было, но опять легла. А ведь она меня защищать должна бы.

Или не получилось?

Нет, чувствую… да, пожалуй, чувствую. Не так, как Мрака, но тоже неплохо. Я подула на ладонь.