Звучало до крайности ободряюще.

Но лампу Бекшеев принял.

А двоим совсем уж тесно стало. Непозволительно и… и еще тварь смотрит превнимательно, будто даже с насмешкой. Хотя нет. Конечно. Это все мерещится и только.

Да.

Мерещится.

Он прижался к стене.

– Иди, что встала… давай, вперед. Это явно копали, - Зима потрогала влажные земляные стены, из которых торчали темные жилы корней. – И незаконно… ага, дальше, стало быть. Идем.

И протиснулась мимо.

От нее пахло землей и грозой. И почему-то случайная эта близость заставила густо покраснеть.

Коридор закончился еще одной дырой, а вот та вывела во второй, с каменными стенами. Этот был куда как просторней, даже почти получилось выпрямиться.

– А вот это штрек. В него прокопали. Или из него, сейчас сказать сложно, - Зима осматривалась и… принюхивалась? – Пахнет Мишкой… тут где-то…

Штрек уходил во тьму.

– Погоди, постой… да, ты иди туда, а я туда, - это уже было сказано твари, и та послушно повернулась, чтобы раствориться во мраке. Правда, не прошло и минуты, как донесся обиженный скулеж.

На него Бекшеев и двинулся.

Идти и вправду было недалеко. Два десятка шагов и путь перегородила осыпь из влажноватой земли да камней.

– Свежий, - сказала Зима, присев у края. – Жаль… смотри.

Она указала на хвост тонкого шнура, что торчал из-под земли.

– Мальчишка явно туда ходил.

Бекшеев опустился и коснулся шнура. Здесь, под землей, дар отзывался и того легче. И да, оттиск силы явный, знакомый, а еще единственный, не считая совсем старого.

– Боялся заблудиться, вот веревку и положил. Но, значит, уходил недалеко.

– Веревки надолго не хватит, - догадался Бекшеев.

– Именно. С метками надежнее. Старые вовсе просто запоминали дорогу.

Но Мишка до такого уровня мастерства не дошел.

– Мог он этот ход вырыть? – Бекшеев пытался прикинуть толщину завала. Может, стоит попробовать? Если только чуть осыпалось? Но всяко не сейчас. Тут люди нужны. Инструменты, не зубами же завал раскапывать. И маг не помешает, который укрепит стены, потому как эта хрупкая, похожая на пористый известь порода совершенно не внушала доверия.

Зато красная. Темная. И пыли на одежде осядет прилично.

– Наверху? Мог, пожалуй. Так не скажешь. Только тогда нужно было знать, где копать. Планы… - Зима отступила. – Старые письма. И его брат тоже был одержим идеей клад найти, если верить Отуле. Мог и он… или хотя бы ориентиры набросал. А Мишка воспользовался. Взял лопату… в корнях дуба… поковырялся. Дуб этот, судя по корням, не одну сотню лет стоял.

И вполне мог стать ориентиром.

Тварь села на зад и уставилась на Бекшеева.

– Спросим, - сказал он. – Что в другой стороне?

– Тупик. Штрек бросили. Давно уже. Идем…

И вправду тупик. Пусть даже обрыв не резкий. Коридор сужается, истончается, пока вовсе не оборачивается спиной. Зато в этом тупике нашелся старый котелок, кострище и даже пара банок с консервами.

– Отлично, - Зима подняла ближайшую.

А потом пошарила впотьмах и вытащила кусок черного жирного угля.

– Толковый парнишка… но Софья… Сомова…

Что не так?

– Что не так? – Бекшеев задал вопрос вслух. – Если он и вправду любил…

– Будто этого достаточно.

– Нет?

– Избалованная девочка, которая никогда-то ни в чем не знала отказа. И мальчишка, который с малых лет привык горбатиться и по-другому жить не умеет. Он и от нее ждал бы, что она тоже станет работать. И она бы стала. Из большой любви. Из большой любви часто совершают большие глупости. Но её не хватило бы надолго. Как и этой любви. Любовь вообще продукт скоропортящийся.

Зима разламывала уголь руками. И ладони её покрылись толстой пылью.

– Вон, глянь, - сказала она, приподняв лампу. – Видишь?

– Что?

– Уголь. Он его стащил. Угля здесь нет. Его покупают. Яжинский вот покупает, чтобы скотники топить. Козы – твари выносливые, но все одно тепло любят. А Мишка украл уголь. И матрасы эти. Садись, к слову. И раздевайся.

– Я… - предложение прозвучало до крайности двусмысленно. А потом подумалось, что ситуация никакой двусмысленности не предполагает.