Ведь я не собиралась исполнять условия сделки с Шершневым. Только ждать, пока Лазарев найдет способ подставить Шершнева. Делать вид, что у нас все протекает хорошо. И что я в него влюбилась.

Разве после этого Олег сможет поверить в то, что сегодня все было по настоящему?

Глаза странно печет и я осторожно тру их пальцами. Все это бредни. Я просто сама же поверила в свое притворство.

С шумом вздохнув, выдавливаю улыбку.

Все хорошо. Папа жив, дом наш.

А я свободна.

Все остальное — никому ненужные сентименты.

Когда дверь распахивается, я уже складываю в чемодан вещи. Остатки нашего ужина моя рука так и не поднимается убрать.

Но все равно застываю под прожигающем взглядом между лопаток.

— Только. Не. Ори, — чеканю я и тяжело сглатываю слюну.

Она комом распирает пищевод и задевает сердце.

Глухой удар под ребрами выбивает остаток кислорода, когда Шершнев грубо хватает меня за шею и разворачивает к себе. Его пальцы сжимают так крепко, что я морщусь от боли.

Страх накидывается на меня удушающей волной в момент, когда я вижу пылающую ярость в черных глазах Шершнева.

— Мне больно, — как можно более равнодушно говорю я, но чувствую, как дрожат губы. — Отпусти.

— Какая же ты дрянь, Лена, — прошипел он мне в лицо, обдавая волнами гнева.

— Я хотела тебе рассказать! — вскрикиваю я, широко разводя руками. — Но куда там. Ты же никому не доверяешь, кроме своего дружка.

И без того широкие зрачки разливаются, заполняя собой остатки изумрудного обода. Рука на моей шее оживает. Кажется, что еще чуть-чуть и затрещат мои позвонки.

Треск действительно раздается. Только это его суставы. Словно у него уходят все силы на то, чтобы разжать руку.

— Ты — чудовище, — скрипнув зубами, пячусь назад к спасительному чемодану.

— Ты была готова меня кинуть под нож конкурентам, завладеть акциями других моих компаний? Подставить, может и посадить? Уничтожить дело всей моей жизни, нося при этом лицо влюбленной дурочки? — Шершнев смеется и хлопает себя ладонью по лбу. — Так может и махинации твоих рук дело? Умело убрала с пути Павла Андреевича, села на кресло финансового директора? И я после этого чудовище?

— Я бы никогда не причинила вред компании отца! — рявкаю я.

— Компании твоего отца больше нет! — рычит Шершнев и я вновь отступаю. — Ты ее разрушила, до тебя это доходит? Пока еще это моя компания. Моя и Лазарева судя по всему? Твои же тридцать процентов уходят ему, верно? В момент, когда за твою свободу ты обещала передать свои акции их холдингу ты не подумала о своем отце? Ты хотя бы на секунду своей маленькой головой прикинула, а зачем им эти тридцать процентов?

— Олег, — внутри меня что-то обламывается и я оседаю на край кровати.

— Так вот я тебе расскажу, — Шершнев тяжело приваливается к стене и трет лоб. — У меня их было пятьдесят пять. Но для покупки вашего дома, я посоветовался с твоим отцом и продал пятнадцать процентов Лазареву старшему. Даже с сорока процентами — у меня оставался контрольный пакет. У твоей семьи, Лена, оставался контрольный пакет. Но теперь у Лазаревых сорок пять процентов.

С громким стеклянным треском выстроенные хрустальные замки падают на пол, оседая зеркальной пылью.

Олег бьет в точку. Я и на секунду не подумала, что Лазарев может использовать ситуацию так. Женя, искренний, заботливый. Любящий Олега. Он бы не отобрал у него компанию.

Он не мог так поступить.

— Но ты же остаешься в управлении компанией…

— Лена, милая, до тебя не дошло еще? Даже если я остаюсь — у тебя ноль. Ноль. Ты разрушила финансовое будущее своей семьи, дорогая, — усмехается Шершнев и наклоняется вперед.

— Мы же можем не допустить эту сделку? — лепечу я одними губами. — Я не должна эти тридцать процентов Лазареву, если мы не расстанемся.

— А зачем? — пожимает плечами Шершнев. — Мне моих сорока вполне достаточно. Ты же не собиралась со мной спать? — виновато отвожу взгляд. — Тем более, становится со мной одной семьей. А ради чужой я устал горбатиться. Хватит с меня этого цирка.

— Олег, мы можем поехать в ЗАГС хоть сейчас, — я решительно поднимаюсь на ноги, но поднятая вверх ладонь Шершнева останавливает меня.

В комнате становится очень холодно. Я ежусь и обнимаю себя руками под равнодушным взглядом Олега.

Все кончено.

Я вижу это за мгновение до того, как Олег открывает рот.

Но внутри что-то противно хрустит с каждым его словом сильнее.

— Проваливай, — рявкает Шершнев и отлипает от стены. — У тебя пять минут на сборы. Оставшееся вышвырну в мусорку.