А вот ее дочка была куколкой что надо. Несколько резковатые черты лица и упрямый подбородок терялись в мягком блеске темно-карих глаз и роскошных локонах черных волос. Несколько портили аристократическую внешность недовольно сжатые губы. Но это наследственное, причем со стороны матери. Зато как она двигалась - нежно, с грацией сытой кошки. Взгляд лукавый, соблазнительный. Улыбка томная, волнующая. Ох, Великий Вор, держите меня четверо...

Так, меня занесло. Сильно занесло, не туда занесло. Но это и понятно: я устал, очень устал, неимоверно устал. От впечатлений об этом доме, от этих людей, от всего. Чтобы провернуть все по плану Зака, требовалась недюжинная сосредоточенность. А ведь мне этого мало - я собирался перевернуть все по-своему...

Нужно собраться. Передо мной не две женщины и один мужчина. Передо мной две кобры - старая и молодая. И один кот - ручной кот, знающий свое место и свои обязанности и получающий свой корм с рук хищной парочки. Он не в счет. Важны лишь они: две женщины, две властительницы, два спящих гейзера. Два кипящих котла, и я, идущий по самому краю. Один неверный шаг, точнее, одно неверно сказанное слово, неверно истолкованный жест и...

Поэтому, меньше слов и больше эмоций. Меньше подробностей и больше восхищения, преданности, почтения. Но палку перегибать не нужно. Еще один цепной кот им не нужен. Да и не для того я здесь.

– Уважаемая сиятельная Элайза Вортексская, уважаемая Эльвира Вортексская, - я поклонился со всей доступной мне элегантностью.
– Я пришел сюда к вам, потому что не мог не прийти. Ибо таково было веление моего сердца, сударыни.

– И с чем же ты пришел, - холодным тоном осведомилась у меня старшая кобра. Зима отсюда никуда не уходит, да?

– Я пришел, чтобы не допустить бесчинства и кровопролития, сударыни. Чтобы не допустить горя в этих стенах. Я сделал то, чего не мог не сделать человек, почитающий благородство и достоинства этого дома.

Речь окончена. Теперь сосредоточиться на своей осанке - чуть ровней. Взгляд уверенный, но не вызывающий. Все внимание на сиятельную Элайзу, а не на ее дочь. Чтобы ни дай боже в той не вспыхнула ревность, или чего хуже. Бьем в голову, хвост не трогаем.

– Складно говоришь, - холода в комнате стало меньше.
– Ты не из простой семьи, верно?

– Да, сударыня. Вы и вправду, как все говорят, мудры, о сиятельная. От ваших глаз не укроется ничего. Да разве кому в голову придет от вас что-либо укрывать? Бароны и графы, насколько я знаю, уже сложили перед вашими ногами все свои сокровища.

Немного лести. Нет, вру. Много. Опять же, для большего доверия себе, любимому.

Смешок. Ты смотри - в комнате, кажется, основательно потеплело?

– Кто ты, юноша? И как ты попал в темницу?

– Я, сударыня, родился в благородной семье.
– Взгляд глаза в глаза, чтобы видела, что я говорю правду. В глазах немного грусти. И отстраненности, чтобы упаси боги, она не подумала, что я жалуюсь.
– Большое имение, множество слуг, хорошее воспитание. Дворецкий, мажордом, учителя, слуги.

– И?
– сиятельная решила ускорить исповедь.

– Мне было семь, когда мать тяжело заболела, - сократил историю я.
– Отца у меня не было. Пока мать болела, управляющий присвоил себе все наши деньги и сбежал. Мать не смогла рассчитаться с долгами и умерла от горя. Остаток имущества был продан с молотка. Я оказался на улице. И вот, без должного наставления...

Я медленно развел руками. Что вышло, мол, то вышло. Кто может начать управлять своей судьбой в семь лет?

– Мужчины, - презрительно фыркнула она, выражая свое пренебрежение всему миру. Затем успокоилась.
– Без отца. Да, я знаю, как это растить ребенка одной. Мои дети тоже растут без твердой мужской руки. Да, Эльвирочка?

– Да, маменька, - ответил ей журчащий ручеек.

Не смотреть на нее. Не смотреть.

Кристелл галантно кашлянул, сбивая сиятельную с настроенного ритма. Я быстро продолжил.

– Я оказался в тюрьме. И однажды, когда к нам подселили болтливого заключенного, он поведал мне то, что поведал, я решился - не будет еще одной плачущей женщины, не будет еще одной смерти. В моих жилах течет благородная кровь, и неужели ж я, сударыня, допущу такое!

Ты смотри. Проняло обеих. Кристелл же, как и прежде, кристально спокоен.

– Моя мать учила меня: уважай женщин, помогай женщинам, защищай нас, женщин. Наша доля и так не легка. И я, как только смог, преодолевая все тюремные преграды и законы, бросился сюда...