Я в очередной раз попыталась спрятаться от всех в библиотеке, но на этот раз не вышло. Ко мне подошла Лебедева.

Лебедева… Звезда тик-тока, школьная принцесса. Катя рассказывала, что ее популярность зашкаливала. Безусловно, у нее было преимущество — она была очень красивой. У нее была светлая кожа без веснушек, прыщиков и черных точек. Она не носила одинаковой одежды, каждый день меняла наряды, будто дома у нее не гардероб, а склад магазина брендовых вещей.

Она дружила с кем хотела и как хотела. А парни… Парни даже боялись смотреть в ее сторону. И Дженсон… Джексон наверное был единственным исключением из ее правил.

Лебедева смотрела на меня свысока. Хлопала своими длинными ресницами, поджав пухлые губы, подведенные розовым блеском.

У нее были красивые туфли. Черные, замшевые, на не очень высокой танкетке с бантиком. Я хотела спрятать свои разношенные, коричневые ботинки, как можно дальше, возможно даже выкинуть в окно, но тогда у меня останутся только кроссовки, тоже не очень новые, которые я в основном беру их только на физкультуру.

К ней присоединились еще двое. Я уже успела с ними познакомиться. Тоже мои одноклассницы, на переменах с высоко приподнятой головой они всегда ходили втроем, за это Катя их называла: «Святая троица».

— Ты не обольщайся, — она наставила на меня свой изящный пальчик с французским маникюром.

Я медленно спрятала руки под парту. С маникюром у меня тоже не очень, особенно после того, как я пыталась отмыть старую чугунную сковороду с таким огромным слоем нагара.

— Вот Левицкая хорошо играет, — она медленно повернула голову в сторону Алены, которая стояла слева от нее. — В музыкальную школу ходит и дома занимается по два часа в день. Ей отец недавно пианино купил. Очень дорогое.

Она била по больному самому больному месту. Катя… Катенька. Да, все же не умеешь ты хранить секреты. Я подумала об этом еще раз, когда посмотрела на Лебедеву. Все же фамилия ей соответствовала.

— Надо сказать Джексону, этот волчонок так и не сможет прибиться к стае, — Лебедева развела руками и картинно закатила глаза.

— Что сказать? — мои глаза в почти неудобных линзах бегали из стороны в сторону. Я смотрела то на Лебедеву, то на Левицкую. Левицкая Алена — моя одноклассница была намного выше всех девчонок в классе. У нее широкие плечи, как у пловчихи, но она больше мне напоминала капитана какой-нибудь баскетбольной команды. Хотя почему напоминала? Как оказалось, она ей и была.

Я чувствовала, как подрагивали под партой мои пальцы. Я задавала ей вопрос, но знала на него ответ. Она хотела сказать Джексону, чтобы в группе играла Левицкая вместо меня. У нас скоро первое выступление, я уже летала где-то на седьмом небе от счастья. А сейчас… Сейчас мне обламывали крылья, как какой-то курице, которая трепыхалась, трепыхалась, но итог один — все бесполезно.

Лебедева склонилась надо мной, карамельный запах ее духов ударил в нос. Она была настолько близко, что я могла предположить, какого оттенка ее хайлайтер. И ресницы… Ресницы у нее были не настоящие. Нарощенные, поэтому такие длинные.

— Теперь вместо тебя будет Левицкая, — сделала она заключение и отстранилась.

Я обхватила голову руками и склонилась над учебником. Никакие уроки не шли в голову. Ни физика, ни математика и тем более английский. После разговора с инста дивой Лебедевой, хотелось провалиться сквозь землю.

Мне снова хотелось спрятаться, убежать как можно дальше, где же мой панцирь? Моя бронированная скорлупа, в которой ничего не видно, ничего не слышно.

Похоже, это безнадежный случай. Начало конца. Апокалипсис. «Люди Х: Последняя битва». На самом деле, подобрать название сложно. Если у меня была надежда, то теперь я все больше понимала — ничего не получится. Надежды нет, остались лишь разбитые мечты.

Это был последний урок, В основном на последних уроках многие сбегали, после чего искали разные оправдания. Забрать сестренку из сада, заболела собака, забыл выключить утюг, застрял в лифте, когда переводил бабушку через дорогу и прочее. Сегодня особенный случай. Сегодня был последним урок русской литературы. Русский язык и русскую литературу никто не прогуливал. Сначала я долго думала, что для нашего класса русский важнее, чем алгебра или геометрия, но дело было в другом. Дело было в Алле Борисовне. Темноволосой учительнице, которая ходила на высоких каблуках и стреляла темно-карими глазами, будто шаровыми молниями. Ее боялись и уважали все — даже директор школы. Лысый мужчина в очках, который в основном сидел в своем кабинете, долго разговаривая по телефону.

— Значит так или я, или это волчонок, — она указала пальцем на меня. Я замерла, но показалось, что стул немного пошатнулся подо мной. Хотя почему немного… Он трещал, разламываясь на две части.

— Кто будет дружить с ней, может ко мне не подходить! Или я или она, — снова раздался ее писклявый голос, затем прозвенел звонок. Долгий, оглушающий, требовательно призывающий начать урок русской литературы. Но Алла Борисовна немного задерживалась, поэтому можно было продолжать бунт на корабле, точнее в классе.