Шрифт:
— Калибр — шестьдесят миллиметров. Заряд до полукилограмма тротила. Дальность при испытаниях до полуверсты, чему способствует усиленный вышибной заряд. Меняя его мощность, можно корректировать дальность стрельбы. От двухсот метров до полуверсты, как я уже сказал.
Власьев щёлкает замками снарядного ящика, демонстрируя сами мины — овальные стальные «яйца» с оперением на хвостовой части.
Шесть штук. Неплохо для начала.
Отправляю Буденного, Жалдырина и Кузьму переставить ростовые мишени поближе — под предельную дистанцию миномёта. А сами с Власьевым и Гиляровским устанавливаем на позицию миномёт.
Мишени переставлены. Вернувшиеся Кузьма, Семён и Жалдырин окружают нас и с любопытством наблюдают за манипуляциями Власьева с его миномётом.
Мичман тщательно выверяет направление ствола и угол наклона, затем вставляет в боевую часть миномёта холостой винтовочный патрон, опускает яйцеобразную мину в ствол, нажимает спусковую скобу у основания миномёта.
Выстрел.
Вжу-у-ух! Взрыв в самой гуще установленных моими бойцами мишеней. Часть разлетелась вдребезги, часть повалена, часть покосилась.
Будь на их месте реальный противник, от отделения бы ничего не осталось: «двухсотые» и «трёхсотые».
Пробую сам под объяснения мичмана. Немного заморочно с патроном, которым надо предварительно снарядить боевую часть миномета.
— А не лучше, Сергей Николаевич, вышибной заряд помещать прямо в мину? Делать на донышке ствола боёк, на дне мины — капсюль. Забрасываешь мину в ствол, капсюль — шмяк по бойку. Всё, мина летит в сторону врага.
— Слушайте, Николай Михалыч, а это мысль!
Конечно, в моём мире до этого дотумкался сумрачный тевтонский гений в ходе Первой Мировой. С послезнанием легко быть гением…
Выстрел.
Моя мина чуть не долетает до поваленных мишеней. Но для первого раза неплохо. Сам мичман-то, поди, успел потренироваться.
Жалдырин, Будённый и мой ординарец тоже делают по выстрелу. Мины ложатся кучно, даже несмотря на то, что оружие для всех внове.
— Хороша у вас, Сергей Николаевич, вышла шайтан-труба.
— Как вы сказали? Интересное название.
— Николай Михалыч, дозвольте старому охотнику[2] попробовать? — Гиляровский весь — сплошной азарт и предвкушение.
Ну, что ж, не станем обманывать его ожиданий.
— Извольте, Владимир Алексеевич.
Мина дяди Гиляя ложится точно в цель. Король журналистов с первого раза превзошёл нас всех, профессиональных военных.
— Эх, десяток годков скинуть, я бы к вам в эскадрон записался вольнопёром.
— Да я и сейчас бы вас взял с удовольствием. Какой вы старик? В самом расцвете сил мужчина. Но думаю, что своим пером вы принесёте гораздо больше пользы в этой войне.
Власьев кашляет в кулак. Достаёт из недр своей волшебной телеги странное ружье: приклад и треть ствола от стандартной «мосинки», а дальше ствол-труба с приваренными к нему раскладными сошками и прицельными приспособлениями.
— Это ещё что за вундервафля?
— Какая ещё вафля? — моргает он.
— Вундерваффе — чудо-оружие по-немецки, — поясняю я, хотя термин ещё не в ходу. Его придумает намного позже нацистская пропаганда.
— Теперь понятно, — смеётся он. — Это — миномётная винтовка. А это к ней припас.
Мичман открывает очередной ящик — внутри аккуратно уложены веретенообразные мины с хвостовым оперением. Власьев снаряжает магазин своего детища патронами, закладывает в ствол мину.
— Стрелять по навесной или прямой наводкой?
— Прицел приспособлен под прямую, но навесом бьёт на триста-четыреста саженей.
— А прямой?
— На двести.
Ну вот, так хорошо начиналось, когда он упоминал привычные килограммы и миллиметры. Теперь снова вести пересчёт.
В голове умножаю на два, чтобы перевести сажени в более понятные мне метры. Ничего, нормально так: четыреста и шестьсот-восемьсот метров.
— Дозвольте испытать?
— Конечно, господин штабс-ротмистр.
— Благодарю.
Передёргиваю затвор, досылая патрон в патронник, упираю приклад в плечо, целюсь.
Ж-бах! Комья земли и дым поднимаются почти там, куда я и целил.
— Отличная вещь.
— Владейте, подарок. К нему два десятка мин.
Обнимаю Власьева от души. Благодетель. Это ж почти РПГ. Правда, тот ближе к ракетам с реактивным принципом.
Случайно проговорюсь вслух.
— Простите, вы о чём? — смотрит на меня с изумлением мичман.