Ну да. От призраков.

Отпрыски богатых или старинных семейств так или иначе знали о колдовстве, как Кристофер, например. Айвори же поступил в семинарию для поиска себя и сошелся с теми, кто, как и он, интересовался колдовством. На самом деле, он и Даниэль были единственными, кто на тот момент действительно что-то практиковали и знали.

С тех пор Айвори оставался лучшим другом Даниэля.

Веранда выходила к большой кухне, которая одновременно служила гостиной, а узкие коридорчики вели в несколько комнат и ванную. Чем-то дом напоминал Мэтту жилище Бо Амброуза, мертвого ритуалиста, который проводил обряд Бену. Только здесь гораздо тише, а еще ласкал кожу, приникал к ноздрям гнилостный запах болота.

Присев около холодильника, Даниэль вытаскивал из рюкзака свертки с едой, которую они привезли. Айвори прошел мимо, рассеянно потрепав его по голове. Даниэль проворчал что-то неразборчивое, но не слишком возмущался.

– Я смотрю, вы подготовились, - сказал Айвори.

Он вытащил из холодильника бутылку с водой и протянул ее Мэтту. Тот отказываться не стал. Уселся на старенький диванчик, смотря на странный шкаф рядом с холодильником, не понимая, что это такое. Потом дошло, что сейф с оружием.

– Я хочу есть, - отрезал Даниэль.
– Поэтому помоги мне или заткнись.

– Позавтракаем на веранде. У меня остался картофельный салат. А для обеда я так уж и быть уступлю тебе кухню.

– Ты всё равно терпеть не можешь готовить.

Айвори снова тихонько рассмеялся, но смех перешел в булькающий кашель. Мэтт хотел помочь с тарелками, но Айвори махнул рукой:

– Подготовь веранду.

Ощущение было таким, будто Мэтта выпроваживали, он почувствовал себя почти что уязвленным, но вышел на веранду, не очень понимая, что тут можно подготовить.

Переставив несколько раз стулья вокруг старого деревянного стола, Мэтт наконец-то уселся, тихонько попивая из бутылки. Он смотрел на заболоченную воду, из которой торчали кипарисы и думал, что здесь по-своему уютно. Да, уединенно, зато можно творить какие угодно ритуалы, и никто не узнает.

Только покачивающиеся консервные банки не внушали оптимизма. И статуя Девы Марии. Поколебавшись, Мэтт всё-таки подошел к ней. Она стояла в дальней части веранды между хламом, сложенным тут наверняка с начала времен.

Обычная статуя то ли из дерева, то ли из гипса, Мэтт не особо разбирался. И мог предполагать, что это именно Мария. Как ни странно, мать ее не очень любила, поэтому дома у них только кресты висели.

Статуя доставала Мэтту до груди, краска давно поблекла, осталась невнятными желтоватыми разводами. Лицо сильно облупилось, а что в руках, Мэтт вообще понять не мог. И в то же время проступавшие черты представлялись мягкими, а сама статуя удивительно подходящей вязкой духоте и шуму насекомых.

Местная вера казалась Мэтту именно такой: выросшей из перегноя болотных кипарисов, закутанной в сутану и с лицом-черепом маман Бриджит.

Дверь на веранду открылась, и в духоту вынырнул Даниэль с тарелками в руках. Поставил на стол, но возвращаться на кухню явно не собирался.

– У него в доме чертова статуя Девы Марии!
– возвестил Мэтт.

– Айвори закончил семинарию, - спокойно ответил Даниэль, подходя.
– Может, и мне что-то такое дома поставить?

– Обвешаешь бусиками Марди-гра?

Даниэль пожал плечами. Если их мать придерживалась более строгих религиозных правил, то они сами точно были порождением местной культуры.

– Только это не Дева Мария. Это Святая Люсия.

Даниэль ткнул пальцем в ее ладонь, предмет на которой так облупился, что Мэтт не мог понять, что это.

– Видишь? В одной руке пальмовая ветвь как символ мученичества, а это блюдо, - пояснил Даниэль, - на котором лежат ее глаза.

Мэтт, слушавший вполуха, вытаращился на брата, потом посмотрел на круглый предмет. Ну да, на нем два шарика поменьше.

– Мученица, которой вырвали глаза, поэтому она часто изображается с ними на блюде.

– Мило, - выдавил Мэтт.

– А ты думал, какие истории рассказывают семинаристы? Кровавые и религиозные.

– Я думал, вы тайно притаскивали порнуху и рассматривали в свете Луны.

– Как одно противоречит другому?

Иногда Мэтт не мог понять, Даниэль так иронизирует или говорит совершенно серьезно. Потому что шутил он тоже с непроницаемым выражением лица, прямо как сейчас.

– Я вижу, тебе полегчало, - не смог сдержать едкости Мэтт.