— Причиняют боль.

Хару не знал, послышалось ему или нет, но не сомневался, что не хочет делать хозяйке больно.

Лежавшие в ситирине печати успели потемнеть, но полностью не сгорели. Хару взял ещё несколько и закинул следом, из-за чего поднялся более густой дым. Дышать оставалось нечем, ни рука, ни ткань рукава не спасали от этой тяжёлой вони. Когда он попытался сделать очередной вдох, в горле встал ком, а вдохнуть не получилось, сколько тэнгу ни пытался. В панике он схватился за шею, не понимая, что делать. Его взгляд метался из стороны в сторону, конечности дрожали, он попытался кашлянуть, но издал лишь сиплый звук, напоминающий стон. Перепуганный юноша с грохотом упал на колени и пополз к выходу, цепляясь руками за деревянный пол.

— Хару? — обеспокоенно позвала жрица. — Что случилось?

Не дождавшись ответа, она осторожно подкралась к выходу из комнаты и в ужасе обнаружила валявшегося на полу тэнгу. Не теряя ни мгновения, она перепрыгнула через стопку ещё целых печатей и схватила кувшин с водой. Она не знала, как вести себя в такой ситуации, поэтому вылила всё на Хару, надеясь хотя бы привести его в чувство.

Тэнгу посмотрел на неё непонимающим взглядом, но этого было достаточно. Девушка снова перепрыгнула печати, бросилась к Хару, обхватила его руками за живот и изо всех сил попыталась поднять. Увы, оказался он не лёгким как пёрышко, поэтому ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторвать его от пола и наполовину вытолкнуть из храма.

— Хару, очнись! — закричала она и забила его по ногам. — Приди в себя! Я больше не хочу тебя есть, я разрешаю тебе жить.

Он с трудом открыл глаза и наконец-то смог вдохнуть. Хотя дым продолжал валить на улицу, всё-таки здесь легче дышалось, Хару выполз из храма и не остановился, пока не оказался у забора, где рухнул с приоткрытым ртом. Вскоре перед глазами начало проясняться, трава перестала казаться размытым зелёным пятном, а приобрела форму травинок, забор из тёмно-коричневой массы превратился в доски с шероховатой поверхностью, где Хару даже букашку умудрился разглядеть.

Отдышавшись, он перевернулся на спину и взглянул на прекрасное небо изумительного голубого цвета, такого родного, что Хару затосковал по дому, а пушистые облака только усугубляли ситуацию. Среди таких и витал дворец Кинъу, из которого Хару изгнали.

Пока он любовался небом, то вдруг осознал, где находился и чем занимался, и резко сел. Девушка с прекрасными глазами цвета ямабуки сидела в храме, прямо возле порога, так что Хару сразу заметил её, окутанную жутким чёрным дымом. Она не кашляла, не задыхалась, а сидела, прислонившись спиной к стене, и водила пальцем по полу.

— Мико? — хриплым голосом позвал тэнгу и закашлялся.

— Хару, — со слабой улыбкой произнесла она и посмотрела на него. Не той широкой, которая вызывала у Хару мурашки, а самой обыкновенной, доброй и радостной. — Ты живой.

Двигалась она вяло, поэтому тэнгу заторопился, резко сел и сразу попытался подняться с травы, но пошатнулся и чуть не упал. К счастью, забор послужил отличной опорой — прижавшись к нему, Хару устоял на ногах.

— Ты такой неженка, — произнесла она громче и с уже более привычной улыбкой.

— На тебя дым не действует? — продолжая хрипеть, спросил Хару, оттолкнулся от забора и приблизился к входу в храм.

Со стороны весь мир казался ярким и красочным, под светлыми лучами солнца трава принимала насыщенный зелёный цвет, в то время как храм выглядел тёмным и мрачным. Обволакиваемая жутким тяжёлым дымом, черноволосая девушка сидела в тени, отделённая от прекрасного. Во мраке лишь её глаза цвета ямабуки светились и манили к себе, и Хару двинулся к ней, как летел бы навстречу солнцу.

— Дышать не очень, но терпимо, я хотя бы не задыхаюсь, — продолжала улыбаться она. — Забавно, на меня действуют сами печати, а на тебя — дым.

Словно загипнотизированный, Хару вошёл в храм, прошёл мимо хозяйки к стопкам печатей и закинул ещё пачку, затем сразу вылетел на улицу, прикрывая нос рукой. Рукав, как и вся остальная одежда, запачкался, из белоснежного превратился в грязно-серый. И не только одежда, но и спутанные пепельные волосы потемнели и теперь напоминали скомканную солому.

Вскоре солнце опустилось за горизонт, Хару уже позабыл о голоде и валявшейся в комнате с алтарём хурме. В течение ночи он заходил на кухню, закидывал печати в ситирин и выбегал во двор. Даже предложил жрице отнести её в другую комнату, однако та отказалась: решила остаться здесь и проследить, чтобы с Хару ничего не случилось. Поначалу она поглядывала за тем, как быстро догорают печати в ситирине и тут же звала тэнгу закинуть новые, но видя, как он кашляет, стала давать ему больше времени на отдых. Потом он уже сам начал приходить, спрашивая: «Разве ещё не догорело?», а она отвечала: «Да, только что».