– Я просто не хотел смущать вас разговорами на такую щекотливую тему, – потерев глаза, наконец смог сформулировать нужные слова Александр.

– Не переживай, нас за это неплохо кормят, – вставила свои пять медняков Панорамикс. – Можем даже помочь подобрать рабыню, давая всякие важные женские советы.

– Спасибо, но уверена, юноша справится сам, – неожиданно прохладно осадила ретивого друида эльфийка-горничная. – Что же по поводу всех этих приключенческих авантюр… Смертный, ты же понимаешь, что просто позоришь гордое звание бомжей-убийц, причисляя себя к ним? – услышанное парня чуть не заставило закусками подавиться. Особенно частью про «бомжей-убийц». Феликс прямо так и сказала, правда, на эльфийском. Но на её языке это словосочетание звучало весьма мелодично, с толикой отваги, даже лёгкого пафоса. От того несостоявшемуся герою было только хуже, а пресловутые бомжи-убийцы никак не хотели покидать его головы. – Ты не могучий маг, от тебя совершенно не веет плетением, не хитроумный вор с золотыми руками и чудовищной интуицией, не могучий воин или мастер меча, чье тело несёт следы многочисленных битв или тяжёлых тренировок. Самый обычный человек, носильщик припасов и добычи. Будем честны, людской век очень короток. Рассвет уже пройден, начинается твой закат. Пройдёт всего ничего, как начнут подводить зрение, хватка перестанет быть крепкой, то, что должно быть жёстким и твёрдым размякнет, а мягкое и гибкое закостенеет. Впрочем, не мне, вечноживущей, рассказывать смертным о старости.

– Всё не настолько плохо, – невольно заерзал на своём месте попаданец. В конце концов, слова эльфийки имели смысл. – Может для вас человеческая жизнь и мгновение, но, как по мне, впереди ещё… достаточно времени.

– Достаточно? Для чего? – слова Феликс начали прямо на глазах наполняться ядовитым ехидством. – Чтобы бродить по миру, подвергая жизнь опасности? Чтобы выполняя глупые поручения, не сыскать в итоге ни богатства, ни славы? Чтобы в итоге во всём разочаровавшись, остаться без дома, сил, молодости и здоровья, но быть уже не в силах ничего изменить?

– Я не настолько самоуверен, чтобы заходить в безнадежном деле так далеко… – признавая в глубине души правоту невольницы, всё же продолжил моральное сопротивление Александр. Да и слова как Минаго, так и Горгуца о героических силах всё ещё бередили душу сладкими надеждами. – Если пойму, что нет успеха, займусь чем-нибудь другим. Возможно даже обращусь к таким неоднозначным вещам, как эльфийские «невольницы».

– Знаешь, у нас, эльфов, есть множество присказок о мимолетности человеческой жизни, – подняв бокал, начала задумчиво помешивать напиток круговыми движениями горничная. – Из них самая известная сравнивает ваше существование с огоньком лучины. Тусклое при свете солнце, но завораживающие под ликом звёзд, – отпив немного вина, женщина продолжила: – Но мне больше нравится та, которая сравнивает ваш век с полётом стрелы. В ней больше скрытого смысла и символизма.

– Никогда не думал, что о символизме мне будет рассказывать эльфийская рабыня, – позволил себе небольшую колкость попаданец. В конце концов, такое упорное желание навязать ему остроухую невольницу начинало немного раздражать. – Так, в чем же смысл этого, несомненно, мудрого высказывания?

– У летящей стрелы нет пути назад, мальчик, – ответила колкостью на колкость Феликс. – Выбирай, полетит ли твоя стрела.

– Как вы и сказали, жизнь человеческая крайне быстра и мимолетна, – обтерев руки о предоставленное полотенце, заявил несостоявшийся герой. – А значит, вам ничего не будет стоить подождать, скажем, год. За это время, уверен, я смогу дать окончательный ответ.

– Через год предложение может стать… не столь выгодным, – явно решила немного поторговаться «рабыня».

– О своей выгоде я как-нибудь сам позабочусь, – фыркнул попаданец. – Тем более, раз вы так навязчиво пытаетесь мне, довольно никчёмному человеку, втюхать свой товар, значит он не пользуется особым спросом. Да и ваши девушки уже, как мне кажется, нашли себе возлюбленных на ближайшие лет тридцать-пятьдесят. Вон как активно приступили к охоте. Скажу откровенно, зная, что мою условно будущую невольницу не так давно попользовал бандит… или она его… я предпочту, чтобы такая «рабыня» никогда моей и не стала. Человек брезгливый, ничего не могу с собой поделать.

– Это вполне приемлемые условия, – улыбнулась горничная. – И, как уже говорил мой господин, вы интересный человек с весьма прогрессивными для… мужчины взглядом на жизнь. И не стоит считать себя никчёмным, таковым в наших глазах вы ещё стать не успели. Однако будущее зависит только от вашего выбора, вашей решимости, – договорив, эльфийка хлопнула в ладоши, а после встала из-за стола. – Что-ж, наш разговор подошёл к концу, как и обед. Благодарю вас от имени своего хозяина, а так же своего, за разделённую трапезу.

Более толстого намёка о том, что пора бы и честь знать, представить было трудно. Впрочем, девам два раза повторять не пришлось. Они урвали своё за весьма богатым, особенно в плане напитков, обедом, а потому уходили в весьма приподнятом положении духа. Да и как тут не радоваться? Член отряда на уговоры не поддался, кормёжка вышла выше всяких похвал, эльфийка явно хотела произвести на Александра как можно более положительное впечатление, одновременно дав распробовать вкус богатой жизни. Но не вышло, парень просто не осознавал цены всего им выпитого и съеденного, а потому со стороны смотрелся стоически равнодушным.

Впрочем, незапланированная остановка вскорости начала подходить к своему логическому завершению. Не прошло и десяти минут после приёма пищи, как со стороны перелеска потянулись крайне собой довольные эльфийки. Были они расслабленно-веселы, буквально всём своим естеством напоминая объевшихся сметаны кошек. Вот только если мурлыки в зубах тащат хозяевам мышь-полевку, иль крысу какую помойную, то эти задорные дамы вели за собой отловленных разбойников. Несчастные, бледные, местами битые и в рваной одежде шли они придерживаемые где под руку, а где откровенно за талию изящными эльфийскими ладошками. Молодые и зрелые, высокие и низкие, толстые и худые: все такие разные, но одновременно невероятно похожие. Особенно глазами. Глазами пустыми, смотрящими в никуда, отражающими лишь малую часть перенесенных за последние часы «страданий». Унижений моральных и физических, от которых им, мужчинам этого мира, хотелось завернуться в плед или одеяльце, а после начать лить беззвучные слезы. Оплакивать потерю того неизмеримо важного, что делало их самими собой, чего уже не вернуть даже за все сокровища мира.