– А я всегда справляюсь, - сказал Генри.
– В конце концов я всегда беру верх, маманю вашу туда и обратно. Так как насчет дознячка?

– Отличная мысль!
– сказал Джордж, достал у себя из-за спины коробку от сигар и вынул из нее шприц. Он воткнул иглу в руку Генри повыше локтя, в покрытую рубцами от уколов вену, и этот дозняк стал для Генри последним.

Снаружи вид у фургона с рекламой пиццы был задрипанный, но под дорожной грязью и краской из баллончика скрывались чудеса техники, каким позавидовали бы и ребята из УБН. Как не раз говорил Балазар, этих сволочей не переплюнешь, если оснащение у тебя хуже ихнего. Оснащение это стоило очень дорого, но у Балазара и его людей было одно преимущество: то, что УБН покупало по невероятно завышенным ценам, они просто-напросто крали. По всему Восточному Побережью можно было найти служащих компаний, выпускающих электронику, готовых по дешевке продать сверхсекретную продукцию. Эти каццарони (Джек Андолини называл их "Марафетчиками Силиконовой Долины") буквально навязывали свой товар.

Под щитком управления имелись: полицейская рация; СВЧ-глушитель полицейских радаров; широкодиапазонный высокочастотный радиоприемник; широкодиапазонный глушитель радиопередач; импульсный антипеленгатор, благодаря которому у всякого, кто попытался бы запеленговать фургон общепринятыми триангуляционными методами, получилось бы, что он (фургон) находится одновременно в штате Коннектикут, в Гарлеме и в Монокском заливе; радиотелефон... и маленькая красная кнопка, которую Андолини нажал сразу же, как только Эдди Дийн вышел из машины.

В комнате Балазара раздался один короткий звонок внутреннего телефона.

– Это они, - сказал он.
– Клаудио, впусти их. Чими, скажи всем, чтобы заткнулись. Насколько известно Эдди Дийну, со мной нет никого, кроме тебя и Клаудио. Чими, ступай в кладовую с остальными джентльменами.

Они пошли, Чими повернул налево, Клаудио - направо.

Балазар спокойно начал строить очередной этаж своего здания.

Теперь я сам, ты только не встревай, - повторил Эдди, когда Клаудио открыл дверь.

Хорошо, - ответил стрелок, но остался настороже, готовый мгновенно выдвинуться вперед, как только сочтет это необходимым.

Загремели ключи. Стрелку ударили в нос запахи - справа от него несло застарелым потом от Коля Винсента, слева от него от Джека Андолини шел резкий, почти противный запах лосьона после бритья, а когда они вошли в полумрак бара, он ощутил кислый запах пива.

Роланду был знаком только запах пива. Это был не какой-нибудь занюханный салун с посыпанным опилками полом и положенными на козлы досками вместо стойки; по мнению стрелка, этот бар был настолько далек от заведения Шеба в Талле, насколько это вообще возможно. Всюду мягко поблескивало стекло, в одной этой комнате было больше стекла, чем он видел за все годы, еще с детства, когда начали отказывать линии доставки, отчасти из-за налетов мятежного войска Фарсонского Доброго Человека, но главным образом, как он думал, просто потому, что мир сдвинулся с места и продолжал двигаться. Фарсон был симптомом, а не причиной этого гигантского сдвига.

Он видел их отражения повсюду - на стенах, в облицованной стеклом стойке и в длинном зеркале позади нее; он даже мог различить их искривленные миниатюрные отражения в изящных винных бокалах, имевших форму колокола, перевернутых и повешенных над стойкой... бокалах, роскошных и хрупких, как праздничные украшения.

В одном углу была структура, изваянная из огней, что вспыхивали и менялись, вспыхивали и менялись. Золотые переходили в зеленые; зеленые - в желтые; желтые - в красные; красные - опять в золотые. Через всю скульптуру Великими Буквами было написано слово, которое он мог прочесть, но которое ему ничего не говорило: РОКОЛА.

Ну, неважно. Здесь у него есть дело. Он не турист; он не должен позволять себе роскошь вести себя, как турист, какими бы дивными и странными ни были все эти вещи.

Впустивший их человек явно приходился братом тому человеку, который правил тем, что Эдди назвал фургоном ("что-то вроде фуры", - подумал Роланд), хотя был гораздо выше ростом и лет на пять моложе. В кобуре под мышкой у него был револьвер.

– Где Генри?
– спросил Эдди.
– Я хочу видеть Генри.
– Он громко позвал: - Генри! Эй, Генри!

Ответа не было; лишь тишина, в которой висевшие над стойкой бокалы, казалось, вздрагивали, издавая звон, такой тихий и нежный, что человеческому уху было его не уловить.

– Сначала с тобой хотел бы поговорить мистер Балазар.

Эдди спросил:

– Он у вас где-то валяется связанный и с кляпом во рту, да?
– но, не успел Клаудио и рта раскрыть для ответа, Эдди рассмеялся: - да нет, что я - вы его просто накачали до полной отключки, и все. Чего вам возиться с веревками да кляпами, если для того, чтобы Генри не вякнул, его достаточно просто ширнуть? Ладушки. Ведите меня к Балазару, надо ж от этого отделаться.

Стрелок посмотрел на карточную башню на столе у Балазара и подумал: "Еще один знак".

Балазару не пришлось поднимать взгляд - карточная башня стала уже слишком высока для этого; он посмотрел поверх нее. Выражение лица у него было довольное и ласковое.

– Эдди, - сказал он.
– Рад тебя видеть, сынок. Я слышал, у тебя в аэропорту были какие-то неприятности.

– Я вам не сын, - отрезал Эдди.

Балазар сделал рукой слабый жест - одновременно комичный, грустный и не вызывавший доверия. "Ты делаешь мне больно, Эдди, - говорил этот жест, - ты делаешь мне больно, когда говоришь такое".