С этими мыслями я вернулась домой, приняла горячий душ и уснула. Как сладок сон, когда тело ломит от усталости. «Нужно будет купить машину», – подумала я перед сном.

* * *

Есть такое животное, называется долгопят. Малюсенькое, но с огромными, в половину лица глазами. Сдается, что мои сейчас выглядят со стороны ничуть не меньше. На плазменном телевизоре величиной с обеденный стол красовался некий объект, отдаленно напоминающий маленького человечонка, а скромный кабинет доктора Ризерстоун заполняли мягкие звуки настойчиво и трепетно колышущегося сердечка. Туки-туки-туки-туки-туки… Как маленький заводной моторчик, стремительно несущийся навстречу неизбежности. Мир вокруг утратил значение. Утратило значение все, кроме настойчивого рокота сердечка моего ребеночка. Горошинка, такая маленькая, совершенно малюсенькая, беззащитная, уже шевелила лапками и боролась за жизнь. По щекам скатились крупные слезы. Доктор что-то говорила, но слова проплывали мимо. Все сознание было направлено лишь на маленького неказистого человечонка, беззаботно дергающего ручкой в моем животе. Наконец, обрывки фраз доктора обрели смысл и очертания:

– Амелия, мы должны принять решение. Важное решение, – мягко настаивала доктор Ризерстоун. – Срок 6 недель. Не большой, но уже и не маленький.

– Какое решение? – я решительно не понимала, что имеет в виду доктор и не могла отвести взгляд от монитора.

– Будем ли оставлять ребенка?

Едва не задохнувшись, я гневно уставилась на доктора и получила в ответ сияющую улыбку.

– Я тебя поняла, – она протянула мне салфетку и убрала датчик УЗИ аппарата. Доктор Ризерстоун женщина в возрасте. Красивая, ухоженная, с добрыми проницательными глазами цвета сизого тумана и теплыми, очень аккуратными руками. Лишь благодаря ее профессионализму и компетентному подходу, я не боялась плановых осмотров у гинеколога. Какова же была ее радость узнать, что я беременна. Не представляла, что подобная новость вызовет у нее счастливую улыбку.

– Я очень рада, Амелия, что тебе выпала честь познать радость материнства. Мои дети уже выросли, и могу с уверенностью сказать, пора, которая тебя ожидает – самая счастливая в твоей жизни. По результатам УЗИ все хорошо, малыш развивается нормально, но нужно сделать анализы. Мы будем поддерживать жизнь твоей крохи, и ты должна соблюдать некоторые правила и следить за вашим состоянием.

Слушая доктора, вытирала живот от геля. Несмотря на то, что он итак уже был сухим, я все терла и терла, пока грязную салфетку из моих рук не отобрали. Доктор Ризерстоун улыбалась.

– Милая, ты должна рассказать отцу ребенка. Тебе сейчас как никогда нужны отдых, хорошее питание и поддержка. И даже, если тебе они не нужны, то нужны ребенку. Вот список анализов, которые необходимо сдать, а это витамины. Купи прямо сегодня и начинай принимать. Я запишу тебе все, что необходимо. Ты все равно не в состоянии сейчас запомнить всего.

– Да. Буду признательна, – растерянно обронила я.

Раздался телефонный звонок. Как некстати. Пока доктор записывала для меня рецепты, я подняла трубку.

– Да, – рассеянно.

– Амелия, это Алисия. Ты в порядке?

– Да, все хорошо.

– Прости, что давлю, но время не ждет. Ты приняла решение? Поможешь Тринити выжить?

Выжить. Могу ли я загубить жизнь этой крошечки? Я снова посмотрела на монитор, на котором застыло последнее изображение моей горошинки.

– Конечно! – воскликнула я, думая о том, что обязательно оставлю ребенка. Но, когда осознала, что мне задали совершенно другой вопрос, отнекиваться было поздно. Женщина рассыпалась в благодарностях и говорила, говорила, говорила. Понимаю, что это некультурно, но прямо посреди ее эмоционального монолога, я нажала кнопку отбоя и, хлопая ресницами, посмотрела на доктора Ризерстоун.

– Родственница?

– Бабушка горошинки, – я не верила, что происходящее правда. Доктор Солнечный Лучик протянула кучу бумажек, рецептов, схем, каких-то книг и тоже говорила, говорила, говорила, но все проплывало мимо меня. Ровно, как и весь день.

Я не помню, как вернулась на работу, как вела переговоры, отправляла договора, готовила документы. Но совершенно точно всем этим занималась. Автоматически. Даже не осознавая происходящего, думая лишь об одном. «Туки-туки-туки-туки» – стучало в голове. И я глупо улыбалась, накрывая живот ладонью. Пытаясь погладить мою маленькую горошинку. Снова ушла раньше девяти домой и долго лежала в теплой ванне, разглядывая картинки в буклетах, которые дала доктор Ризерстоун. Там описывался процесс зарождения жизни, подробно объяснялось, какое чудо сейчас происходит внутри меня. Сама того не замечая, я пересказывала увиденное моему маленькому персональному счастью. Не сразу заметила, что в дверях застыла Одри. С испугу я решила спрятать буклеты, но как-то подзабыла, что нахожусь в ванне, поэтому попросту их утопила. Бумажки предательски всплыли. Подруга подошла и, подняв одну, с интересом уставилась на меня.

– Я должна о чем-то знать? – на ее лице испуг, смешанный с интересом. Журналист в действии. С мокрого буклета с изображением беременной женщины стекала теплая вода. – Я точно должна об этом знать! Амелия Уэйнрайт, вы что, беременны?

– Беременна? – возмутилась я. – Пф, какая глупость! Да вот, была на приеме у доктора Ризерстоун…

Если Одри не поверит – начнет вынюхивать и обязательно узнает, что я была у своего гинеколога. Поэтому врать следует правдоподобно. Она присела на край ванны, принявшись внимательно слушать.

– Хорошо, – я тягостно вздохнула, якобы желая признаться в сокровенном неблаговидном секрете. – Задумалась об инсеминации, – даже глаза в сторону отвела, делая вид, что мне стыдно. Впрочем, действительно стыдно. Но не из-за вымышленной инсеминации, а потому что вынуждена врать. Не знаю, почему, но я не могу сказать Одри. Не могу… что-то мешает. Не хватает решимости. Возможно, потому что сама еще до конца не осознала.

Подруга разве что в воду не свалилась. Едва поймав равновесие, она даже рот открыла и не сразу смогла переспросить.