Все эти пафосные приёмы, на которых лизоблюды в смокингах и вечерних платьях распинаются друг перед другом, вызывают у меня приступ тошноты.

– Наша семья на виду. Ты – мой прямой наследник, а значит, пора не только включиться в работу компании, но и заручиться необходимыми связями.

– В гробу я видал весь этот цирк уродов! – цежу сквозь зубы, снова толкая пальцем чёртов маятник. – Это всё? Или ещё новости «радостные» будут?

– Ром…

Не нравится мне этот его взгляд и бесцветный тон. Чувствую, как в груди змеёй шевелится тревога.

– Савелию стало хуже. Врач сказал, что регресс на лицо, – Сергей тяжело вздыхает и запускает пятерню в волосы.

– Так в чём проблема? Давай отвезём его в Швейцарию ещё раз? К этому твоему доктору Хаусу?

– Отвезём, Ром, отвезём, – тихо обещает он, глядя сквозь идеально чистое стекло на центральный двор.

Мне не нравится, что он не смотрит при этом мне в глаза. Как будто что-то скрывает. Так и есть, судя по всему.

– Сколько? – стиснув зубы, всё же спрашиваю я прямо.

– Никто не может сказать точно, Ром, – отвечает уклончиво, но от меня не укрывается тот факт, что в его позе стало ещё больше напряжения. Оно так и сквозит в каждом его движении.

– Помоги ему, – прошу глухо. – Найди другого врача, если последний не справляется.

– Рома, ты же прекрасно осведомлён о болезни своего брата, – дядя, наконец, поворачивает голову в мою сторону, и впервые за последние несколько лет я замечаю, как сильно он сдал…

Сергей Беркутов, (а в узких кругах просто Беркут-старший), до сих пор может дать фору любому. Высокий, поджарый, с лёгкой проседью на висках. Но речь идёт не о внешности. В его глазах такая хроническая усталость… Работа по девятнадцать часов в сутки явно не проходит для него бесследно.

– Ты бы съездил отдохнуть, – выдаю я вслух.

– Что всё так плохо? – смеётся он.

– Пора уже просто. Эта твоя строительная империя рано или поздно тебя доконает.

– На этот случай у меня есть ты, Роман.

Молча встаю, надеваю куртку. Цепляю взглядом большие старинные часы.

– Свидимся на выходных, раньше не приеду.

– Давай, Ром. И только попробуй не явиться. На квартире порядок у тебя? – интересуется строго. – Учти, там приличный дом. Потише со своими горе-друганами. Ты, кстати, не подскажешь, почему Ян в больнице? Мне вчера звонил его отец…

Я застёгиваю молнию и злорадно ухмыляюсь. Что не укрывается от проницательного Сергея.

– Абрамов-младший молчит. Может, хоть ты просветишь? Вы ведь вроде как все вместе тут были.

– Мы сами разберёмся, – отрезаю сухо.

– У него сотрясение и полный фарш во рту, Роман, – отчитывает он сурово.

– За дело получил, – направляясь к двери, бросаю через плечо. – Всё, мне пора.

– На машине поедешь? – намекает он на то, что ему было бы приятно, если бы я опробовал свой подарок.

– Нет.

– Не гони по трассе, – уже будучи в коридоре, слышу его просьбу я.

Спускаюсь на первый этаж, выхожу через парадную дверь. Направляюсь к мотоциклу. На улице отличная погода. Свежий воздух заполняет лёгкие до краёв. Под ногами шуршат мокрые, жёлто-красные листья. В голубом небе ярко светит утреннее солнце, а из леса доносится громкая трескотня очумелых птиц. Недолго это продлится. Скоро в Москве начнётся бесконечная серость.

Мотоцикл ревёт и несётся по МКАДу с немыслимой скоростью, то и дело маневрируя среди автомобилей. Мимо пролетают деревья и дорожные знаки. Чистый кайф ощущать полную свободу. Пока все дохнут в пробках, я без проблем еду дальше, наслаждаясь каждой минутой.

Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Представил Лисицыну, сидящую сзади… Отключилась бы уже наверное от шока, свалившись на дорогу мешком с картошкой. Вспоминаю, как она храбрилась и отчаянно пыталась скрыть тот ужас, который испытала при виде моего железного друга. Получилось у неё, по правде говоря, неважно… Сперва глазища эти свои вылупила на пол лица и дрогнувшим голосом заявила, что ей не нравится мой мотоцикл, а потом и вовсе трясущимися руками, намертво в меня вцепилась. Клянусь, думал до самой печени доберётся! Но если скажу, что мне не понравилось – солгу…

Уверен, расслабиться ей не удалось совершенно. И дышала она явно через раз. В целом же, было ощущение, что я везу за спиной старого доброго Буратино. Уж настолько деревянной она была!

Хохочу в голос, но вскоре от веселья не остаётся и следа. Чем ближе я подъезжаю к Москве, тем явственнее злость набирает обороты. Опять же из-за Лисицыной. Мне нужны подробности той ночи. И я по-любому вытрясу их из неё. Если она, конечно, явится сегодня.

В гимназию я приезжаю к девяти. Первый урок по расписанию – физкультура, и он скоро закончится.