А после, как то случалось довольно часто, Анифа стала рассказывать сказки — хорошо знакомые всем, но всегда, без исключения, слушаемые с восторгом и наслаждением. Эти истории были о далеких землях и удивительных существах, о которых здесь не ведали и не слышали. Анифа загадочным шепотом рассказывала о прекрасных принцессах и страшных чудовищах, о сильных богатырях и могущественных колдунах. И о тех утерянных странах, где дороги покрывали золотом, а растения и деревья цвели круглый год. И не было в тех землях снега и холода — ведь там царило вечное лето.

Ведя нить загадочных и полных красок и действий сюжета своим негромким, хорошо поставленным голосом, Анифа с наслаждением любовалась своими сыновьями и дочерью и с легкостью позабыла о всех беспокойствах. Несмотря на то, что нравы Севера рано приучали детей быть самостоятельными и самодостаточными — впрочем, как и жизнь степей, — каждый из них жил своими заботами и обязанностями, и они встречались по большей части лишь за совместными приемами пищи — эти прекрасные дети по-прежнему оставались ее дорогими птенчиками, тянущимися под ее заботливо распахнутое крыло. И не отворачивались, когда она целовала их и ласкала, и гордились тем, какая у них мать.

Убаюканные Инг и Далия даже уснули в ее постели. А Ран, как и полагается юноше, ушел к остальным молодым воинам, чтобы, возможно, еще немного посидеть в тепле большого очага в длинном доме да выпить хмельного меда.

Было покойно и мирно — и в доме, и на душе молодой женщины. И только где-то глубокой ночью Анифа почему-то проснулась, растревоженная не то дыханием, не то чьим-то незримым присутствием. Распахнув глаза и несколько раз проморгавшись, чтобы в свете лунного сияния — тусклого из-за мутного бычьего пузыря, который заменял в окнах стекла, — разглядеть хоть что-то. И ей действительно показалось, что она увидела что-то — высокую и широкоплечую мужскую фигуру, неподвижно застывшую в дверях.

Но потом она растворилась (или же ей просто показалась так спросонья), и женщина спокойно продолжила спать.

Однако она не ошиблась. Ночью, под покровом тьмы, в ее спальню действительно наведался Свен Яростный. Он решил продолжить захват крепости, которую представляла собой женская натура, но вовремя остановился, разглядев, что Анифа не одна и с двух сторон к ней прижимаются ее младшие дети, заботливо укрытые материнскою рукой. Даже в темноте их светлые волосы, перемешанные с темными прядями женщины, были хорошо различимы, а лица всех трех были умиротворены и расслаблены.

Но даже Свен не посмел потревожить покой спящих. И он ушел, бесшумно прикрыв за собой дверь на хорошо смазанных петлях.

Он целый день не видел женщины и именно желание убедиться в том, что она не сон и не видение, побудило его пойти на этот этот безрассудный поступок. А еще ель в его крови, которым щедро угощал своих гостей ярл Тормод.

И Свен обязательно взял бы женщину этой ночью. Если бы не присутствие детей. Видимо, Анифа и правда дружна с богами, раз те с неожиданной ревностью решили защитить ее таким образом.

На следующий день Тормод посадил Анифу подле себя на низкую скамеечку и завел с ней витиеватый разговор. Сначала немолодой, но по-прежнему сильный и крепкий мужчина с длинными, местами седыми волосами, заплетенными в замысловатую прическу и выбритыми висками попросил ее рассказать о том, с каким успехом она лечит своих пациентов из городища. С удовольствием послушал рассказ о старике Хауке и беременной жене кузнеца, а после — о идущих на поправку простуженных детях, которым были очень по нраву медовые и потому сладкие пастилки, помогающие от першения горла и наивно требуемые, даже когда дети не болели.

Вполне себе обычная тема, которая повторялась из года в год и лишь немного разбавлялась какими-то мелкими деталями.

Потом они говорили о детях самой Анифы — о том, каким красивыми и талантливыми они выросли. В какого отличного воина превращался Ран. Какие успехи, как воительница, показывала Далия, несмотря на юный возраст. И как вырос Инг, который, почти не помнящий своего отца, все же внешне был очень на него похож, но отличался острым умом и наблюдательностью, как у Анифы.

— Ты отлично взрастила своих детей, пусть и была без мужа, — искренне похвалил ее Тормод, — Я не могу не отметить твои невероятные успехи на этом непростом пути. Но время идет… Бежит, неумолимо и стремительно, хотя, кажется, над тобой оно властно…

Анифа почтительно склонила голову, готовая покорно выслушать очередное мудрое откровение свое вождя.

После смерти Рикса она жила в его доме. Жила на правах полноправного члена его семьи и пользовалась всеми положенными в ее новом статусе привилегиями — гораздо более обширными, чем она того заслуживала по праву крови и происхождения. Первый год, убитая горем, она не задумывалась об этом, а после стала безмерно благодарна. И поэтому относилась к ярлу с почтением и уважением дочери, как и он сам — с отеческой заботой и любовью.