Исидор, оказавшийся на поверку меховым, тёплым и практически невесомым, что-то сердито забурчал, вцепившись в Дашин палец, но в карман опустить себя дозволил. Пошебуршился там немного… Кто-то из мавок сунул туда же пучок мягкой травы. Мыш покрутился, угрелся и засопел ровно. Даша готова была поклясться, что слышит его сонное дыхание: то ли слух так обострился, то ли…

Слышащая. Так её назвал Пастушок.

Может, и в самом деле?..

Во сне отчего-то легче поверить даже самому невероятному. Ведь если у неё и впрямь дар общения с братьями меньшими, тогда очень даже объяснимы загадки её далёкого прошлого. Спасение на воде, волк, выведший из чащобы… и даже тот факт, что дворовые кошки, находящиеся под её защитой, даже самые тощие и запаршивевшие, в скором времени становились образцово-показательными: сытыми, гладкими, здоровыми.

Но что ей теперь с этим делать?

— Ладно, я поняла. С Даром как-нибудь разберусь, — сказала вслух. — Давайте теперь о главном. Что за Договор с меня стрясли? При чём здесь Ксюша да и я… и вообще — почему именно мы?

Пастушок вздохнул. Обернулся к Колодцу и повёл рукой, будто маня к себе кого-то. Мавки за спинами женщин хором вздохнули.

— Смотрите!

— Смотрите, девоньки!

— Зеркало!

— А нам? Нам посмотреться можно?

— Хоть одним глазком!

Под шелест их голосов отделившийся от поверхности застывший водный диск поплыл над поляной. Вот он дёрнулся как-то опасливо, обогнув костёр, развернулся вертикально, этаким ростовым зеркалом… В отражающей поверхности мелькнули луна, звёздное небо, смазались ракитовые кроны. Качнулись машущие руками и приплясывающие от нетерпения мавки. И застыли две женщины.

Любаву Даша узнала сразу. А вот кто сидит с ней рядом — не поняла.

Сперва подумала, что не зеркало это, а какая-то штуковина вроде телеэкрана… чем чёрт не шутит, может и волшебная — сон ведь! Иначе откуда взяться здесь бабе Марусе, точь-в-точь такой, какой она успела запомниться? Даже задорный седой хвостик присутствовал, стянутый яркой резинкой, подростковый, но отчего-то очень шедший её моложавой бабушке… Вот только одета она не в запомнившийся спортивный костюм для пробежек — баба Маруся до последних дней оставалась ярой приверженкой бега трусцой — а в очень знакомые джинсы и куртку. И на ногах у неё были Дашины кроссовки на толстой белой рифлёной подошве, с прилипшими травинками.

Даша невольно глянула на собственную обувь — и тотчас старушка в зеркале наклонила голову. Даша вскинулась, уставилась неверяще, провела рукой по… седым волосам, стянутым в хвост, по своей щеке… Отражение, как водится, повторило всё, как есть. И то, как пальцы, будто не веря ощущениям, вновь и вновь касаются морщинок на лице, трогают шею… и то, как Даша с ужасом смотрит на руки, высушенные преждевременной старостью…

Молчание нарушил Пастушок.

— Я ж говорил, что вредная это штука — материнская любовь. Опасная. На моей памяти, не тебя первую на неё подманили. Ты ж согласилась полжизни за дочкино здоровье отдать? Согласилась. Сама, добровольно. С точки зрения законов магии — дала согласие на сделку. Вот у тебя полжизни и отобрали. И уже неважно, что тебя к этой «добровольности» два года толкали.

— Это… сколько же мне теперь? — прошептала Даша и вдруг ахнула: — А что с Ксюшей? Её не тронули?

Ужасно страшно было услышать ответ. С тех нелюдей, что ради неведомой цели пользуются мороками и обманом, сталось бы использовать не только мать, но и ребёнка.

— Насколько я могу увидеть отсюда — с ней почти всё в порядке.

Даша выдохнула, но тотчас ухватилась за тревожащее слово:

— Почти?

— Она в хорошем месте и у хороших людей. Те её вовремя отбили у нечисти, решившей, что похищенной у тебя жизни маловато будет, можно ещё одну в запас прихватить… Сейчас она в безопасности. Но погоди, неразумная женщина, подумай же, наконец, о себе, а не о ребёнке!

— Но ведь Ксю…

На плечо Даше легла тяжёлая рука Любавы.

— Заруби себе на носу: мать в порядке — в порядке дети. Поможешь себе — поможешь дочери. Только так. Слушай и запоминай.

***

—… И каким бы ужасающим не покажется тебе вдруг что-то — помни: непоправима лишь смерть. Да и та… Взять, к примеру, Исидоркину семью. У нас со Стражами сговорено: в случае гибели при выполнении долга дать возможность возродиться. Пусть не в этом мире, дабы равновесие не нарушать… Брэдбери помнишь с его законом бабочки? Что здесь умерло, то умерло; а вот у соседей, к примеру, целая кладка скроушиных яиц из стазиса выведена; часть птенчиков, скорее всего, не проснётся, а у них в судьбах важные миссии обозначены. Вот и подселят к ним душеньки наших летунов…

Даша вдруг встрепенулась. Но сразу сникла. Любава отвела глаза.

— О Костике не спрашивай. Не знаю, куда его душа ушла. Не всё успевала отследить. Тут ведь как получилось…

Проводила взглядом мавок, с хихиканьем утаскивавших Зеркало подальше от костра. Вернее, тащили двое, остальные подбадривали, на ходу корчили рожицы и заглядывали в волшебное стекло, ловили светляков и украшали раму, сплетённую из лозы и непонятно откуда взявшуюся. Вздохнула

— Девчонки — они такие девчонки…

— Я теперь навсегда такая? — невпопад спросила Даша о больном. И, собравшись с духом, уточнила: — Это сколько мне теперь… осталось?

Пастушок фыркнул, но промолчал. Ведьма поморщилась.

— Дарья, соберись! Я тебе о чём только что твердила? Нет ничего непоправимого. Стали бы мы совет собирать, коли помочь невозможно? В любом договоре можно лазейку найти, а твой, к тому же, совсем простенький. Тот, кто его составлял, думал, видать, что мы здесь вообще дикари, раз почти без магии живём.