Но всё это происходило на людях, зачастую для отвода глаз.

На деле же Эдолиэль знал, что теперь сам Васил решил расширить границы Василийской империи за счёт соседнего независимого герцогства. Герцогства, глава которого не имел сыновей, а жизнь его уже клонилась к закату. Нет, Император не стал бы начинать войну с наследником. Он ещё помнил, во что она обошлась ему самому. С правителем всё было давно оговорено, связи с герцогством укреплялись за счёт снижения пограничных пошлин и прочей дребедени, которую называют экономическими и культурными связями.

Самым противным моментом будет показать всем остальным претендентам на кус земли, кто здесь новый хозяин настолько решительно, чтобы желающих поспорить не нашлось. Главную роль в этой задаче Васил отводил флоту. Тому самому, который он уже почти сформировал за счёт бывших пиратов и людей, обучающихся на родине Эдо у лучших корабелов и моряков. Параллельно пришлось крепко вложиться в закладку нескольких шахт, которые обеспечивали Карпатию и Василикию металлом и давали возможность торговать с востоком. До ерунды ли было Императору Василийскому?

И вот теперь объявился отец, который что-то явно замыслил. Недоброе, как водится.

После тех двух первых вопросов, ответов на которые ни с одной стороны не последовало, про Лорелею они больше не вспоминали. Но после визита на городскую стену Хизина Васил забеспокоился, не обещала ли она отцу свою душу за нечто для неё важное.

И это странным образом лишало покоя. К чему беспокоиться о той, кого знаешь без году неделю? Ну да о своём беспокойстве кому-кому, а отцу точно говорить не следует. Император закинул мысль о девушке в самый далёкий уголок своего сердца, надеясь, что раз Виктор там ничего путного не углядел, то и родителю тоже не удастся.

Повелитель Подземного пламени же про неё не вспоминал, больше об Империи говорил. И задавал много вопросов: хорошо ли платят налоги, часто ли воспитывают подданных плеткой, не пора ли канцлеру на пенсию? Васил только жёстко ухмылялся в ответ, а отец откровенно злился. Наконец-то.

Ночью... Ночью, которая под землёй ничем не отличалась ото сна, не было почти ничего. Император как будто проваливался в глубокую бездну и даже не знал, видит ли какие-нибудь сны. Наверное, в темноте под землёй не так-то просто заглянуть даже в собственное сердце.

Особенно во сне.

Как бы тебе того не хотелось.

***

Василу уже начинало казаться, что он пробудет под землёй не месяц, как сперва подсказало предчувствие, а всю жизнь. День тянулся за днём, вереница грешников, проходящая перед ним уже не вызывала ничего кроме жалости. Даже презрения. На большую часть их мелких грешков, разъевших душу, он и размениваться бы не стал. Император начал понимать: отцу доставались вовсе не души, а так - жалкие их осколки, из которых даже путной мозаики не составишь.

Равнодушными оставляли даже те, кто подходил с претензиями к самому Василу. А уж претензии ему было кому предъявлять. По началу, отец и его присные глядели на эти сцены во все глаза, но поскольку ничего интересного не происходило, им быстро наскучило. Скоро тех, кто рвался к Василу, даже начали отгонять. Наверное, посчитали, что они напоминают ему о прошлом и придают сил.

А для самого Императора внезапно важными оказались лишь те, кто остался там, наверху. И ещё мог его дождаться.

Развязка наступила в тот день, когда отец наконец-то понял, что сына ему не пронять.

– Кажется, пора мне просто-напросто заставить тебя слушаться, – тень огромного зверя вынырнула из-за плеча Васила, когда мимо проходили люди с синими лицами висельников.

Судя по выражениям лиц и поведению оных, всех их повесили за дело.

– И что ты сделаешь, чтобы я слушался? Снова разозлишься? Станешь манипулировать теми, кто рядом со мной? Угрожать? – Васил подозревал, что рано или поздно возможны и такие варианты и хотел вывести отца на чистую воду при первой возможности.

– Не-ет, сынок. Злиться я не буду. Просто наконец-то начну пороть тебя, мой мальчик, – заявил демон.

Порол всё-таки не отец.

Его новая чёрная шкура почти не позволяла чувствовать боли, но боль чувствовало сердце Императора Васила. С каждым ударом невидимой плети невидимого палача из сердца уходили радость, свет, вера, надежда и... любовь.

Любовь, которой оказалось так много, что он сам в себе этого не ведал. Радость впадала в отчаяние, свет гас, вера терялась во тьме, надежда умирала на его глазах, а он не мог дотянуться и помочь ей, а любовь... смотрела на него злющими зелёными глазами и отталкивала прочь. Он ловил её руки, старался удержать, а белые руки таяли, как туман, как льдинки, как сон.