Шрифт:
— Они смотрят, — поведал мне Тима, рассматривая кучку, собравшихся чуть поодаль, обслуживающего персонала кафе. — Боятся, что мы уйдем не заплатив. Но мы же заплатим, правда?
— Правда, — кивнула я и пододвинула папку с меню к себе, листая странички с предложенными вариантами блюд. — Будешь суп? Или лучше сразу второе? И еще чай, наверное. Ты замерз.
Тимофей задумчиво рассматривал меня из-подо лба и молчал. Я же пыталась не подать вид, что его колючий взгляд заставляет меня нервничать и переживать. Что если он опять сбежит? Искать маленького мальчика в большом городе, равноценно поиску иголки в стоге сена.
Руки нервно начали подрагивать, и я захлопнула меню, тем самым пытаясь хоть как-то скрыть их тремор, чтобы не выдать Тиме своё взвинченное состояние.
— Значит: всё и сразу, — решительно откликнулась я и подозвав официанта, тут же заказала стандартный комплексный обед, дабы избежать долгого ожидания еды.
— Вы сдадите меня на органы? — вдруг спросил Тимофей, отчего подошедшая с супом девушка, споткнувшись, едва не пролила содержимое тарелки.
Кажется, мы привлекли теперь еще больше ненужного внимания.
Я и сама поперхнулась воздухом от назревшего вопроса в маленькой голове ребенка. И даже подумать не могла, что его глазами ситуация выглядит более чем подозрительной.
— Что? — я откашлялась. — Нет, конечно. Откуда такие мысли?
— Пацаны рассказывали, — Тимофей задумчиво столовым прибором стал черпать принесенный суп, при этом не забывая поглядывать на меня.
Набрав полную ложку ароматного куриного бульона с лапшой, дитя принюхалось и с некой опаской поднесло еду ко рту. Попробовал, едва касаясь губами, радостно вспыхнул, будто бы фитилек и набросился на суп, словно не ел тысячу лет.
Я подперла рукой подбородок и боялась произнести малейший звук, чтобы не отвлечь ребенка от столь увлекательного занятия, как поедание вкусной пищи.
— Вкусно? — тихо поинтересовалась.
— Угу, — кивнул Тимофей с набитым ртом, пихая горбушку простого темного хлеба в рот.
Я удовлетворенно замолкла и все время, пока Тимка насыщался едой, молча за ним наблюдала, переживая лишь о том, чтобы из-за долгой голодовки ему не стало плохо от количества поступившей в организм пищи.
— Наелся?
— Угу, — промычал ребенок и шустро схватив шапку со стула, прижал к щуплой груди. — Ну я пойду тогда?
— Куда?
Паника ударила в район солнечного сплетения. Я не могу его отпустить. Куда он пойдет? Снова голодать? Скитаться по заброшенным домам? А если действительно существует эта банда, которая крадет ребят и сдает на органы? Я ведь не единожды видела пестрящие заголовками новостные ленты о пропаже детей.
— Где твои родители?
— Мама умерла, когда мне было три, — пожал плечами Тимофей.
Саша умер, когда ему было три и в это самое время Тима потерял родную мать. И этот факт, всё больше заставил уверовать меня в правильность своего решения. Осталось уточнить лишь один момент…
— А отец?
— Батя пьет, — Тима опустил глаза и быстро заморгал, стараясь прогнать столь непрошеные слезы.
Я видела, что эта тема слишком болезненна для него, ведь тот, кто должен был стать опорой бросил его на произвол судьбы. Бросил маленького, беззащитного ребенка в океан людской злобы и ненависти. Заставил выживать в мире где выйти ночью из дома и вернуться живым и невредимым, сравнимо с геройством, и где давно надо бояться не чудовищ, а людей. Они гораздо страшнее.
Мы были похожи. Однажды, я тоже осталась один на один со своей болью. Захлебывалась в ней, утопала, как та самая лягушка. Только она смогла взбить из сливок масло, а меня забросили в ледяную воду и мне ничего не оставалось, как самой превратиться в лед, чтобы иметь хоть мизерные шансы на выживание.
Мы были похожи. И мы должны были держаться вместе — это я знала со стопроцентной уверенностью.
Я расплатилась за обед и поспешила ретироваться из враждебно настроенного заведения скорее, прихватив сумку и подав руку своему маленькому джентльмену.
— Я отведу тебя к отцу.
— Зачем? — встрепенулся Тимофей и глаза вновь забегали в поисках убежища.
Руки Тима мне так и не дал. Проигнорировал её и спрыгнув со стула, натянул свою кошмарную шапку на косматую голову.
Я была зла, напугана, раздосадована и все эти чувства жили во мне, бурлили, отрезвляли. Словно, я вернулась назад в прошлое, где умела любить и боролась до последнего за свою любовь.
Еще утром я не понимала, почему живу. Еще утром я, упираясь лбом в могильную плиту сына, ожидала смерти, будто освобождение от мук. Но как же далеко было это утро, словно в другой жизни.