Шрифт:
Хозяин любовался ею.
– Клади сахару-то больше… Клади… Клади, сколько душа хочет… Да и варенья-то тоже… – говорил он, вздохнул и прибавил: – И в каких только таких местах эдакие прекрасные бабы родятся!
– Хи-хи-хи… А вы нешто не знаете? Ведь паспорт-то у вас. В Тверской губернии, в Калязинском уезде… – хихикала Акулина.
– Садись ко мне ближе…
– Зачем же я ближе-то?
– Садись, тебе говорят.
– Только уж вы не щиплитесь.
– От приказчиков щипки принимаешь, а от хозяина и принять не хочешь? Ладно…
– Когда же я от приказчиков?.. Да что вы, право!..
– Ну уж знаю я!
– Вот уж напрасно так напрасно… Готова даже икону снять…
– Ну, то-то… А только коли ежели что я вперед замечу, то смотри… Постой… Есть у меня тут завалящийся платок. Из лавки я его принес. – Хозяин еще раз полез в комод, вынул оттуда большой фуляровый платок с пестрыми цветами и, подавая его Акулине, сказал: – На! Возьми… Пригодится…
– Ну уж… Да чтой-то с вами!
– Бери, бери без рассуждениев… И не то еще подарю, коль ласкова к хозяину будешь. Ты поди песни петь горазда?
– В деревне была горазда, а здесь где же…
– Гм… Ешь варенье-то… Для тебя ведь поставил.
– Уж будто?.. Для кухарки-то?
– Имею воображение и не кухаркой тебя сделать. Орехи грызть любишь?
– Хи-хи-хи! – хихикнула Акулина. – Да как же не любить-то?
– И пряники жевать охоча?
– Отчего же, коли ежели для скуки…
– Так вот тебе рубль на пряники… Возьми и купи.
– Ну уж… что уж… Полноте…
– Бери, коли дают, – улыбался во всю ширину лица хозяин и спросил: – Ты это зачем же глаза-то сажей вымазала?
– Да неужто?.. Должно быть, это я когда самовар ставила.
Она поплевала на пальцы и стала трогать себя около глаз.
– Да не тут, не тут. Я про самые зенки-то спрашиваю. Или у тебя природные такие таракашки в лоб вставлены?
– Да полноте вам… А я думала, и взаправду…
– И брови природные? Или сажей смазаны? – не унимался хозяин.
– Вы все шутки шутите. Такие сурьезные и старые и с шутками.
– Буду почаще около тебя сидеть, так помолодею.
– Какие вы, право…
– Тебя как по отчеству-то звать?
– Степановна.
– Сядь ближе и слушай меня, Акулина Степановна.
– Да ведь уж и так рядышком.
– Молчи и слушай. Пей чай-то и слушай.
– Благодарим покорно. И так уж я вволю…
– Занапрасно ты со своей писаной красотой в кухарках пропадаешь, Акулина Степановна, и я хочу тебя возвысить.
– Ну?! Выдумаете еще что-нибудь.
– Из черного тела в белое пересадить.
– Ах, что это вы брешете! – бормотала Акулина.
– Истину я говорю. Ведь вот я иной раз при моем вдовстве сиром и посидел бы с тобой и попил бы чайку, а при приказчиках зазорно. А найму-ка лучше я тебе квартирку из двух горенок, а ты там и живи.
– Выдумайте тоже…
– А отчего же и не выдумать? Живи себе да живи, а я к тебе приходить буду да чаи распивать. Там ты мне и песни петь будешь, а я буду слушать.
– Не дело вы говорите, хозяин.
– Отчего не дело?
– Да как же я без жалованья-то буду? Ведь тоже харчи…
– Зачем без жалованья? Я тебе и жалованье платить буду. На харчи буду давать особо. Согласна?
В кухне застучали в дверь. Акулина вскочила.
– Приказчики идут из бани, – сказала она и бросилась отворять дверь.
– Ты приказчикам-то смотри – ни гугу! – кричал ей вслед хозяин.
– Ну, вот еще…
– А насчет квартирки-то подумай и дай завтра ответ.
Акулина была уже в кухне и отворяла дверь. Застучали ногами приказчики, вернувшиеся из бани.
II. Нимфа приподняла голову
Было будничное утро. Приказчики и мальчики купца Трифона Ивановича Заколова ушли в лавку. Сам старик Заколов посидел-посидел около потухшего самовара и, кряхтя и потирая поясницу, перешел к письменному столу, где раскрыл торговую книгу и, глядя в нее, стал звякать на счетах. Показалась кухарка Акулина, остановилась в дверях и, потирая дверной косяк рукою, улыбалась. Одета она была во все праздничное и сияла свежестью и красотой.
– Своими занятиями занимаетесь? – проговорила она.