Шрифт:
– Ни за что на свете. Нет, не перееду. И вот еще что… Дайте мне двадцать пять рублев денег… Мне к Рождеству надо в деревню послать.
– Здравствуйте! Раньше говорила, что надо только три рубля в деревню послать, а уж теперь двадцать пять.
– Надумала так – и вышло двадцать пять, – отвечала Акулина. – Ведь у меня там родные есть.
Хозяин погрозил пальцем.
– Эх, Акулина! Тебя кто-нибудь подучил на эти штуки! – сказал он.
– Кто меня станет подучивать? Сама надумала. Польские сапоги надо к празднику, – продолжала она.
– И польские сапоги? Так… Ну а как же до сих пор-то без польских сапог ходила?
– А теперь хочу. Да полноте вам скупиться-то! Эдакий богатеющий купец и такой жадный! А будете скупиться, так вот что… Будете скупиться, так я у вашего приказчика Парфена попрошу.
– И думать не смей! И воображать не смей! – заговорил хозяин. – Лучше не губи Парфена… Чуть тень на него бросишь – сейчас сгоню его по шее без расчета и буду всем рассказывать, что он на руку нечист. Пусть в деревню едет. Ну, иди и подогрей самовар. Сейчас я с тобой вместе чай пить буду.
– А сапоги?
– Сапоги будут.
Акулина взяла самовар и понесла его подогревать в кухню. Проходя мимо хозяина, она наклонилась к нему, улыбнулась, показав ряд прелестных белых зубов, и шепнула:
– Милый… Вот таких сговорчивых я люблю!
III. Нимфа голову закинула
Был вечер. В кухне Трифона Ивановича шла перебранка. Перебранивалась Акулина с хозяйскими приказчиками. Она сидела около кухонного стола, грызла подсолнечные зернышки и покрикивала:
– Щи остывши… Каша недопревши… Скажите, какие разносольники! Туда же – разносолы разбирать! Благодарите Бога, что и так-то еще кормлю… Да… Нечего тут рыло-то воротить!
– Мы не разносолы разбираем, а говорим, чтоб пища была горячая и настоящим манером сварена, – перебил ее один из приказчиков.
– Трескайте и то, что дают. Не великие господа. Скажите, какие пошехонские генералы выискались! А хотите студень жрать из мелочной по мясоедам и треску соленую с квасом в постный день?
– Не смеешь ты нам этого подавать.
– О?! А кто мне запретит?
– Как кто? Хозяин.
– Будто? Поди-ка ты, пожалься хозяину, а я посмотрю, запретит ли? Ты не дразни меня, а нет – ей-ей, весь пост на треске с квасом из мелочной лавочки проморю.
Акулина самодовольно улыбнулась и многозначительно подмигнула.
– Да что с ней, с дурой-бабой, разговаривать! – послышался из приказчицкой голос старшего приказчика. – С ней разговаривать нечего, а надо прямо идти к хозяину, да и показать ему, какими она нас щами кормила. Вот тогда он ей и задаст.
– О! Будто? Задаст… Не я ли ему задам-то?
– Да как ты смеешь такие слова, халда ты эдакая!
– А вот как смела, так и села… А за халду ответишь. Тебе же нагоняй будет.
– Не ты ли задашь?
– Хозяин задаст. В лучшем виде задаст.
– Скажите, какая королевна-недотрога!
Трифон Иванович слышал эту перебранку из столовой и молчал. Он ходил из угла в угол по комнате, ерзая войлочными туфлями, и только отдувался, тяжело вздыхая, да поскабливал затылок.
– Ах, баба! Ах, язык с дыркой! И чего это она меня и себя выдает! – произнес он наконец сквозь зубы.
– И самовар для вас ставить не буду… Да… Пусть лавочные мальчишки ставят, а я не буду, – доносилось из кухни. – Хозяину буду, а вам не буду, потому я хочу, чтобы меня не ругали, а предпочитали.
– Врешь. Поставишь! – кричал приказчик.
– Ан вот не поставлю. Вот увидишь, что не поставлю. Да вот еще что… Не смейте меня Акулиной называть. Не Акулина я вам, а Акулина Степановна.
Хозяин вздевал руки к потолку и, стиснув зубы, шептал:
– Разоблачает, подлая! Совсем разоблачает! И меня, и себя разоблачает, а ведь как просил-то, анафему, чтобы перед приказчиками все было шито и крыто! Вот после этого приголубь глупую бабу.
Перебранка утихла.
«Ну, слава богу, угомонилась…» – думал Трифон Иванович, но каково же было его удивление, когда Акулина вошла в столовую и, вся в слезах, опустилась на стул.
Трифона Ивановича даже ударило в пот. Он подскочил к ней и тихо заговорил:
– Что ты! Что ты! Зачем ты сюда пришла? Иди с богом в кухню… Ведь приказчики дома… Ведь я просил тебя, чтобы при приказчиках ты на меня тень не наводила.
– А на меня тень наводят, так это ничего?
– Кто на тебя тень наводил? Уходи ты поскорей с богом… Расселась и плачет.