Хозяин смотрел куда-то в сторону.

– Я говорил ей… но она сказала мне, что нездорова. Ведь может же женщина заболеть… – проговорил.

– Какое-с! Что вы! Вчера вы изволили быть вечером в гостях, так без вас целый вечер песни распевала.

– Песни ничего не обозначают. А что до болезни, то она женщина замужняя, к нам из деревни от мужа приехала. Почем ты знаешь, может быть, она беременна, может быть, ей не под силу работать. Надо тоже по-человечески…

– Воля ваша-с… А только и самовары у нас ставят мальчики и посуду моют мальчики. Все мальчики… Даже пол метут они.

– Эка важность! Обломятся у них спины-то от работы, что ли! Не генеральские дети. Даже лучше, ежели по домашеству занимаются.

– Меня все приказчики просили вам доложить. Очень уж обижаются.

– Ступай!

Старший приказчик почтительно поклонился и вышел. Хозяин вздохнул свободнее. Он радостно потер руки, прошелся по столовой, отворил дверь в кухню и крикнул:

– Акулинушка! Иди сюда со мной чайку попить! Приказчики уже ушли в лавку.

– Я сплю… – послышался женский голос из кухни.

– Как спишь? В восемь-то часов утра спишь! – удивился Трифон Иванович.

– Захочу, так и еще дольше просплю. До двенадцати часов досплю… слышите, вы там как хотите, а я сегодня ни нам, ни приказчикам стряпать не буду.

– То есть как это не будешь стряпать?

– Очень просто… Не стоите вы этого… Меня не хотят предпочитать, и я не хочу предпочитать. Где хотите, там и обедайте.

– Да полно, матка, что ты! Что за капризы такие… Вставай да иди в столовую чай пить.

– Благодарим покорно.

– Иди скорей. А то самовар остынет. Я нарочно не пил и ждал тебя. Иди.

– Зачем баловать? Не стоите вы этого… Пейте одни.

– Да что такое случилось? Что я тебе сделал?

– Очень просто. Никто меня здесь не уважает, никто не предпочитает, всякий норовит обидеть, всякий норовит что-нибудь подпустить супротив меня.

– Полно, полно… Это тебе только так кажется. Одевайся и иди сюда.

– Да я в одеже сплю… Мне нечего одеваться.

– Так иди же… Не упрямься.

– Просите получше, так, может быть, и приду на минутку.

– Да ведь уж я и так прошу учтиво.

– Нет, вы скажите: иди, мол, милая Акулина Степановна, чай пить. По имени и по отчеству назовите.

Трифон Иванович поморщился.

– Блажишь ты, я вижу, – пробормотал он. – Ну, да ничего, так и быть, потешу тебя. Акулина Степановна! Иди чай пить…

– Ну, вот так-то ладно. Так я люблю.

– Идешь?

– Погодите… Дайте сапоги польские надеть.

В кухне за перегородкой послышался скрип кровати, и через минуту в дверях столовой показалась Акулина, как и всегда, свежая, бодрая, румяная. Она хотела сделать серьезное лицо, но улыбка так и сквозила на ее губах.

– Что это ты сегодня капризничаешь? И как тебе не стыдно? – встретил ее Трифон Иванович и покачал головой.

– Хорошие-то да добрые люди, которые ежели дамой интересуются, те говорят при встрече: с доброй утрой… – сказала она. – Вон я у немца из конторы жила… На русской он был женат… Так тот всегда своей даме: «С доброй утрой»…

– Ну, с добрым утром тебя, с добрым утром… Садись. Налить тебе чайку-то?..

– Не хотела я уж вас баловать, – отвечала Акулина, садясь к столу, – ну, да уж бог с вами. А только это в последний раз, коли меня в доме предпочитать не будут. Так вы и знайте.

– Да кто тебя, милая, не почитает! Живешь ты по своей воле, что хочешь, то и делаешь.

– А приказчики на меня фыркают. Зачем они фыркают?

– Ах, Акулина, Акулина! – вздохнул Трифон Иванович.

– Акулина Степановна я, а не Акулина, – поправила его кухарка.

– Ах, Акулина Степановна! Нельзя, милая, жить на кухарочном положении и требовать себе почитания, как хозяйке. Ведь я предлагаю тебе переехать на отдельную квартирку. Там ты наймешь себе кухарку, и будет она почитать тебя за хозяйку.

– А я не хочу переезжать… Я хочу, чтобы с вами… чтобы вы здесь мне кухарку наняли.

– Но тогда что же ты сама-то будешь? Что приказчики подумают?

– А я буду на манер ключницы. У вдовых людей всегда ключницы, а вы вдовый… А над кухаркой я буду командовать. А что приказчики подумают – плевать мне на них. Я хочу только, чтобы они меня предпочитали.

Трифон Иванович тяжело вздохнул и, пощипав седенькую бородку, произнес:

– Ах, Акулина Степановна, чего ты просишь! Не дела ты просишь!