Моя злопастная сестрица, змея подколодная. Тонкая звонкая брюнеточка с яркими от природы губами-вишенками и глазищами, как у Одри Хепберн.

В детстве мы враждовали и даже дрались, я считал ее несносной язвой, она меня — на всю голову затянутым занудой. Впрочем, теперь я отлично понимал природу ее агрессии и понимал, почему она из дома сбегала и чудила.

— Какая же ты красивая, Наташка, — сказал я то, что хотел в этот момент.

От неожиданности она аж закашлялась. Ни оскорблений, ни подколок с моей стороны — в самом деле, что это с нашим кроликом-занудой?

— Ты с дуба не падал, нет?

— Да не, сижу прочно.

Она прищурилась.

— И правда, что ты Зяме нос сломал?

Я пожал плечами.

— Ну сломал — и что? Меня не посадят. Ему в ментовку стучать западло.

Она подошла и приложила ладонь к моему лбу, заглянула в лицо.

— Павлик, это точно ты? Ты не болен? В тебя никто не вселился… А это что? — Она потрогала спрятавшуюся в волосах шишку. — По башке настучали? Тогда понятно. В ментовку-то Зяме западло, но тебе этого не простят. Их много, а ты один.

— И пох. Что мне сделают какие-то…— на языке вертелось «малолетки», но я сказал другое:— мелкие гопники.

На самом деле еще как сделают, ведь против лома нет приема, как и против ножичка под ребро, но что такое Зяма с Русей на фоне ядерного взрыва? Или — на фоне залегшего в посадке вражеского снайпера, который тебя пасет? Все угрозы этого мира казались милыми и ламповыми.

Я взял сестру под руку.

— Давай выйдем, разговор есть.

— Лапы убрал! Тут и говори. — Она отступила на два шага. — И вообще ты странный, я тебя боюсь. Вдруг…

— Имя мне — Легион, — проскрежетал я, потянулся к ней, клацнул зубами и сказал уже нормальным голосом: — Тут лишние уши.

Я кивнул на дверь, за которой обедали притихшие родители.

Точно не помню, какой именно был день, когда сломали Наташкину жизнь. Важно, что он еще не наступил, и можно предотвратить большую беду, которая очень скоро случится.

— Это касается тебя и Влада, — прошептал я, добавил, еще раз кивнув в сторону кухни. — И их.

— А предки-то здесь каким боком? — удивилась Наташка.

— Идем. Это важно.

Я направился к двери. Сестрица постояла немного, и любопытство в ней победило вредность — она потопала следом.

Только мы вышли из подъезда, Наташка надула пузырь из жвачки, а когда он лопнул, скривилась и сказала:

— Денег не займу, даже не проси. Опять кассету дебильную себе купишь, и вытрясай из тебя потом.

— Ох и язва же ты! — улыбнулся я. — Владу твоему ж есть восемнадцать?

Ее миндалевидные глаза стали круглыми, ноздри раздулись.

— Тебе какое дело? — вскинулась она.

— Мне — никакого, — сказал я и добавил зловещим шепотом: — Но отец про него знает, и знает, что ты ночами на свидания бегаешь.

— А ты откуда знаешь, что он знает? — не поверила сестра в мою осведомленность.

— Подслушал их с матерью разговор.

На самом деле нет, все это отцу еще неизвестно, но выяснится со дня на день, и тогда начнется ад.

Гонор мгновенно облетел с Наташки, она посмотрела на окно нашей квартиры, кивнула на гору, и по тропинке, виляющей между вязов, мы пошли вверх, пока не добрались до развалин укрепления времен войны, скрытых в зарослях. Наташа вытащила две картонки, спрятанные между плит, на одну села сама, вторую протянула мне. Мы разместились так, чтобы наклоненная плита закрывала нас от тропинки.

— Вы были близки? — скорее констатировал, чем спросил я.

Наташка вспыхнула, вскочила и попыталась меня пнуть, но я выставил блок.

— Не истери, дура! Это важно…

Останавливаться она и не думала, кидалась, как бешеная кошка, приговаривая:

— Тебе какое дело вообще? Да ты… ты…

Я без труда повалил ее на траву и обездвижил, прижав к земле. Вот как заставить подростка себя услышать? Она ж невменяемая!

— Теперь слушай. Ему восемнадцать, он совершеннолетний и дееспособный. Да, три года разницы между парнем и девушкой — это ни о чем, но фактически он совратил несовершеннолетнюю.

Последнее Наташку совсем оскорбило, она дернулась и прошипела:

— Отпусти, урод!

— Да хоть упырем назови, пока не выслушаешь, не отпущу. Отец посадить его может, это ты понимаешь? А если Влад сядет, его, как совратителя малолетних, на зоне опустят. Он там погибнет. Потому, пожалуйста, ради себя и ради него, не уходи из дома ночами. Отец тебя пасет и рано или поздно поймает.

На самом деле никто никого не пас, и отсутствие Наташки обнаружится случайно, но правда сейчас вряд ли поможет. А поскольку после любовных утех Наташка придет помятой и встрепанной, отец изобьет ее до полусмерти. Потом найдет Влада и пригрозит тюрьмой. Парень не будь дурак взвесит все за и против и решит, что девок много, а он у себя один, и забудет дорогу к Наташке. После этого родители будут контролировать каждый ее шаг, и она сломается — больше из-за того, что не переживет предательства любимого.