Шрифт:
Дрался он и потом, уже с другими волками. Но ту драку, затеянную вожаком, он запомнил крепко. Среди переярков, начавших по наущению матери окружать его, он приметил молоденькую волчицу.
После, засыпая в случайной барсучьей норе, Матерый поминутно вздрагивал ухом, как если бы слышал часто повторяющийся в ночной тишине зовущий скулеж той волчицы.
Днем он тоже тосковал, шастал по оврагам и полянам, набредая на чужие следы, принюхивался к ним, искал ее запах. И чем больше искал, тем сильнее распалялось сердце Матерого, и даже внезапно завернувшие холода не могли остановить его. Матерый носился по самым отдаленным закоулкам, куда бы не отважился заглядывать, если бы не жила на свете его прекрасная волчица. До головокружения долго бегал он по белой снежной крупе, ловил вздрагивающими ноздрями ветер, томительно замирал, разгадывая смешанные в нем запахи.
Довелось ему свидеться с волчицей в несчастливом для нее, а для ее родни гибельном месте.
За неделю до того дня Матерый в короткой яростной схватке с двумя переярками, пытавшимися отнять у него добычу, получил рваную рану на шее, утаился в тесной каменной пещере. После, ощутив силу в ногах, выбрался на первый попавшийся чернотроп и сразу насторожился.
Тропа пахла человеком. Матерый рывком прянул в сторону, густым орешником пробрался к горушке, на хребте которой возле толстых деревьев, поваленных бурей, темнели фигуры людей. Матерый, перебегая от ствола к стволу, выследил одного охотника, другого. Брусничного цвета флажки трепыхались на веревке, тянувшейся вдоль оврага. Далеко в глубине леса раздавался собачий лай.
Начинался гон.
Матерый отыскал маленькую отдушину в кустах, люди двинулись вперед. Пока те, кто поближе, стучали палками, в сумеречной утробе леса загрохотали выстрелы, заглушив нетерпеливо-страстный заливистый лай собак. Вдруг оттуда, из пугающего сумрака, стремительно выкатился серый комок, мелькнул между деревьями, между двумя охотниками.
Матерый оторопело смотрел на летящего в его сторону серого волка, на мгновение различил его дымящуюся оскаленную морду, застекленевшие от страха, ничего не видящие глаза. В следующую секунду позади ударило пламя. Серый вздыбился к нему, постоял с запрокинутой головой, с разинутым безгласным ртом, рухнул, захлебнулся кровяной пеной.
Матерый вздрогнул, оглянувшись, приметил лосиную топанину, которая круто срывалась в темень оврага. Надо было бежать. Приготовился для прыжка, кинул последний взгляд на убитого волка и внезапно с жутким замиранием разглядел перед собой волчицу, мчавшуюся по следам сраженного самца. Ту, молодую.
Матерый вдруг понял, что и без того обезумевшая от страха волчица при его неожиданном появлении могла повернуть назад. И, только когда она пронеслась мимо, завидев овражную мглу, шарахнулась влево, Матерый метнулся к ней. В новом негаданном страхе волчица оскалилась и все же укусить не успела. Грохнул близкий выстрел. Вразнохлест упала к ногам срезанная дробью ветка. И тут Матерый одним отчаянным усилием столкнул волчицу в овраг. Она пыталась зацепиться за низкие кустики. Матерый бросился следом, скатился вниз, ударился спиной оземь. Очнулся на дне оврага, поднял голову, отыскивая волчицу. Увидел шагах в двадцати ее темное мелькание, пустился вдогон…
Прошла зима, со звоном, с отрадным солнцем явилась весна. На буграх, окружавших укромное логово Матерого, нарождалась молодая трава. И в эту теплую, ласковую пору волчица — после того бедового случая жили они вместе — почувствовала беспокойство. Она жалобно тянулась к Матерому, терлась о него горячей головой. У нее сильно обозначился живот, набухли сосцы, и однажды, возвращаясь утром с охоты, Матерый еще издалека услышал сдавленный скулеж. Выронив добычу, возбужденно продрался сквозь кусты, заглянул в сумрачную глубь логова. Возле лежавшей в полусонном томлении волчицы копошились темненькие, тщательно облизанные существа. Забавно вздрагивая голыми тоненькими хвостами, они слепо тыкались в живот матери, падали на спинки.
Только недели через две, обретя зрение, они с недоумением уставились на Матерого, лежавшего в осотистой ямине, карауля их. Не сразу привыкли и приблизились к нему, должно быть, не веря, что громадный страшный этот зверь — их отец. Матерый выманивал их, уже выправившихся в рост, кусками свежего мяса; они набрасывались на еду, сердито, ворчливо делили ее между собой, насытившись, кидались на отца, валили на траву и с мягким кошачьим мурлыканием кусали где попало.
Потом всему этому пришел конец. Вернувшийся из очередной ночной вылазки, Матерый не нашел на логове ни волчицы, ни прибылых. В остывшем жилье еще держались родные запахи, но к ним примешивались чужие, и Матерый понял, что выводок его увели серые. До сумерек он пролежал на логове, равнодушно следя за движением жаркого дня. К закатному часу ощутил нестерпимую жажду, прямиком подался к реке, к водопою, где с наступлением ночи появлялись серые. Ночь пришла светлая, с круглой белой луной. Матерый притаился за высокой ольхой, нетерпеливо ждал, вздрагивая звенящей головой от каждого шороха в кустах.
Сперва он высмотрел вожака — того самого, с рваным ухом. Давнего врага, отца своей подруги.
Матерый дождался, когда к воде выйдут остальные. Рваное Ухо, напившись, стал беспокойно озираться, затем успокоился, застыл возле черного камня. Вышла из кустов, неслышно ступая, большая стая.
Подругу свою и прибылых, идущих в середине, как в окружении, Матерый различил с первого взгляда. И мгновенным пружинистым махом вскинулся над трухлявым пнем впереди себя, приземлился, полетел дальше, держа в глазах узнавшую его, окаменевшую в ожидании волчицу. Стая рассыпалась, освободившаяся волчица прибилась к Матерому, скуля, звала прибылых.
Вожак метнулся к Матерому в расчетливом прыжке, но накрыть врага тяжелым, затянутым в стальные затвердения шрамов телом ему не удалось. Матерый отпрыгнул, отбежал, остановился.
Еще раз близко подпустив разгоряченного вожака, он сделал обманчивый нырок вправо, чуть вскинулся. Не разгадав уловки, Рваное Ухо изогнулся в поперечном броске — не рассчитал в горячке! — подставил спину Матерому.
Матерый встречал волков жестоких, упорных в бою и все же волка страшнее Рваного Уха еще не видел.