После особенно удачных ударов он представлял, как к нему развинченной походкой подходит Ванька Павлищев и начинает глумиться:

– Что, Хомяк, принёс должок?

– Какой должок?

Федька бы неспешно разогнулся, вытер пот со лба и как бы в задумчивости покрутил топориком, наблюдая, как белой полосой поблёскивает отточенный край. Больше он ни слова не сказал бы Павлищеву – много чести, но Ванька наверняка и сам бы понял, что Румянцев ему теперь не по зубам.

После работы топором Феде пришлось освоить молоток. Огромный, ржавый и длинномордый.

– Другого нет, – сказала баба Лена, – в моём хозяйстве только два молотка. Поменьше, половчее – Петровичу, а этот – тебе.

Федька принял в ладони новый инструмент и, потрогав нагретую на солнце сталь, подумал, что молоток этот видел много мужицких рук и, может быть, сейчас жалеет, что достался мальчишке-неумёхе.

– Ничего, молоток, мы с тобой договоримся, – пообещал он и, присев на корточки, принялся приколачивать рейки к длинным сосновым жердинам, которые они с дедом накануне принесли из ближайшего леса.

На радость Федьке молоток слушался прекрасно, забивая гвозди с трёх ударов. Получалось так лихо, что Фёдор приноровился выстукивать мелодию, подпевая про себя в ритме вальса: «Раз-два-три, раз-два-три».

Всё бы хорошо, если бы не жара. Она, проклятая, не давала спокойно работать, заставляла то и дело припадать пересохшими губами к ковшику с ключевой водой. Немного полегче стало тогда, когда дед догадался мочить в холодной воде рубахи и мокрыми надевать на голое тело. Но всё равно с каждым днём становилось всё жарче и жарче.

В пятницу невыносимая жара загнала деда после обеда спать, и Федька решил, что сейчас самое время тишком сбегать проведать большой омут, про который баба Лена хвалилась, что он бездонный. Занеся ногу через порог, Фёдор надумал на обратном пути дать крюк к дому таинственной отшельницы, залезть на дерево и издалека понаблюдать за передвижениями на закрытой территории.

На омуте они с дедом уже пару раз были, но купаться дед не разрешал.

– К чему рисковать, если совсем рядом чистое русло?

Действительно, сразу с мостков можно было любоваться чуть желтоватой водой, в глубине которой стрелками мелькали стайки крошечных юрких рыбёшек с прозрачными плавниками.

– Карасики, – объяснил дед.

Федьку магнитом тянуло к краю омута, загадочно поблескивающего зеркалом чёрной воды. А ну как не в болоте, а тут, в бездонном омуте, потонула конница Чингисхана? Ну если и не вся конница, так хоть один-то воин наверняка ушёл на дно… От такой мысли щёки разгорелись, а ноги сами собой повернули в сторону омута, по краям поросшего длинными косами бордовых водорослей.

Путь к омуту лежал через заросли ивняка, росшие так кучно, что обходная тропинка шла по самому краю реки, и несколько раз Федька с трудом балансировал над водой.

Над головой с шорохом проносились стрекозы, блестя на солнце тёмно-синим глянцем туловища, в траве пели кузнечики, и весь мир вокруг дышал покоем и негой, которую хотелось оживить песней. Плавной, тихой, задушевной. Такой, которая не нарушала бы тишину мира, а лишь подчёркивала его красоту. Понизив голос почти до шёпота, Фёдор попытался пропеть несколько высоких нот. Получилось неплохо, особенно если вслушаться в шелест листвы и постараться попасть в тон.

Чтобы настроить голос, Федя остановился, зажал уши руками и прогудел про себя придуманный только что мотив. Голова заполнилась гулким звуком, словно глиняный кувшин, в который он любил дуть в детстве.

Федька вставал на табурет, дотягивался до кувшина и, поднеся губы к раструбу горловины, самозабвенно дудел в самую середину. Звук в кувшине бился о стенки, гудел, звенел и охал.

Однажды Фёдор так заигрался, что не услышал, как в кухню вошла Юлька.

– Ты что тут делаешь? Всё маме скажу!

Федька покачнулся на табурете, разомкнул руки, и кувшин упал на пол, разлетевшись на две половины. Хорошо, что мама не ругалась…

На самой высокой ноте дыхание в груди закончилось, и Федька отнял руки от ушей, не сразу поняв, что в сонное речное царство вплёлся резкий шум: в стороне омута кто-то барахтался, плескался и фыркал.

Там тонет человек!

Не рассуждая, Федька раздвинул кусты, хлестнувшие его по щекам, и рванул к омуту.

– Держитесь! Я иду!

Осот обвивался вокруг ног, словно желая удержать на месте. Федька навернулся на едва зажившую коленку, приподнялся и сразу увидел омут, в котором плескалось что-то большое и тёмное, похожее на лошадь. Молнией в мозгу промелькнула мысль о татарской коннице на чёрных конях, затерявшейся среди здешних болот и иногда выходящей наружу из своего плена. Неужели он сейчас увидит нечто таинственное, неведомое, такое, что ещё не видел ни один человек на свете?!