Мне бы надо было обо всем просто-напросто сообщить в милицию. Но я не очень-то торопился. По правде сказать, мне хотелось самому схватить Ниготкова за руку.

Короче говоря, с этого часа из-за ложных представлений и своей самонадеянности я начал совершать ошибки.

Из автомата позвонил Ларисе. Она была дома.

Мы договорились с ней встретиться в четыре часа у кинотеатра "Аленка".

Позвонил на фабрику Вадиму Мильчину, чтоб и он принял участие в поимке Ниготкова. Но ведь была суббота! Я помчался к Вадиму домой. Дома его не было. Оставил записку и с одного края города помчался на другой, к кинотеатру "Аленка".

Я ждал Ларису на скамейке. Она что-то не приходила. Напротив меня останавливались и катили дальше трамваи. Вдруг на остановке среди ровной и спокойной цветовой гаммы пассажиров появилось яркое пятно. С передней площадки прицепного вагона среди прочих пассажиров сошел мужчина в широченных, наверное, чесучовых одеждах, в соломенной шляпе. Он был фиолетового цвета!

Я быстро подошел к нему и резко спросил:

– Извините, ваша совесть чиста?

– Нет,- ничуть не удивившись вопросу, коротко. сказал он, придерживая от порывов ветра свою шляпу.- Не чиста. Это точно.

– Почему? Можете сказать?

– - Вот как!..-попытался он сдвинуть на затылок свою соломенную шляпу.Первый раз в жизни-и попался. Извините, товарищ контролер! Вот первый раз надел новый костюм-и оказался без копейки. Забыл взять деньги и пока по карманам искал, "зайцем" две остановки проехал. Вот и решил до третьей, хоть и тяжеловато, пешком дойти. А как вы догадались?

– По выражению...

– Извините, а где это вас так... побили? И как можно: по лицу?..-с болью в голосе проговорил он.

– На службе... В бункер упал,- промямлил я.

– Надо бы поосторожней,-сморщился он.- Так нельзя!

– Извините...-сказал я.

– Да что уж вы! Всего доброго.

Я вернулся к скамейке и сел, склонившись к коленям. Мне было стыдно как-то, очень неприятно.

Ветер все усиливался. Дул порывами. Серые тучи разлетались. Солнце то пряталось, то выходило из-за туч, все освещая.

Сияя золотисто-лимонным пламенем, пришла подгоняемая ветром Лариса.

– Здравствуй, опечаленный адмирал!-с веселыми искорками в голосе, насмешливо проговорила она.- Скажи, будет ли буря?

– Привет,-склоняясь еще ниже, ответил я.- Буря будет обязательно.

Она села рядом со мной.

– Ну, что загоревал? Корабли разметало по морю? А?..

Наверно, только что читала книгу. Она постоянно играла какую-нибудь роль-или тех героинь, о которых только что вычитала в книжке, или копировала знакомых женщин.

– Ну, наплакался?

Я выпрямился, откинулся к спинке скамейки.

– Ой, ужас! Побит?.. Синяки... И какие это дети отколошматили тебя?

– Дети?..-вдруг вспылил я и, не задумываясь, сказал:-Лариса, твой дядя Ниготков, очевидно, вор!

– Очевидно?..-сердито спросила она.-А для нас это не очевидно! И с чего ты это взял? Я запрещаю тебе так говорить о нем!

– Ниготков ворует мед! Лариса, а вашей семье Демид Велимирович мед приносил?

– Да, приносил! И я его ела. Ворованное такое сладкое!
– съязвила она.

– Когда приносил?

– В прошлом году! Все?

– Мед был ворованный...

– Какой ужас... Значит, мы опозорены? Ах, Костя, что мы должны сделать? Я сейчас же пойду и все расскажу маме.

– Сколько он вам меду привозил?

– Две банки. Но ведь мы же не знали, что он его украл!

– Банки большие были?

– Да,-кивнула она.-Трехлитровые.

– Ну, это ерунда!..

– Правда, Костя?-улыбнулась она.

– Конечно. Вот сегодня они хотят похитить с пасеки побольше... Может, несколько тонн.

– Какой кошмар! И это Демид Велимирович!.. А нам сказал, что мед от бабки Анисьи, от его матери.

– А где она живет?

– В деревне Подлунной. Это километрах в трехчетырех от станции Остинки...

– Остинка?!. А, знакомая станция!-почти что злорадно воскликнул я.-Все складывается как нельзя лучше. Вот оно что, оказывается!.. Вот оно что!

– Там и пасека есть,-продолжала Лариса.
– Подлунная на этом берегу, а пасека на другом...

Я достал сигареты, закурил.

– Ты бы лучше не курил!-после молчания сказала Лариса.

– Почему?

– Ну, потому что не умеешь.

– Ты знаешь,-сказал я,-хочу я Ниготкова сам за руки схватить. А то все думают, я к нему придираюсь... Это ведь его друзья так меня разукрасили.