— Из которых он обычно стрелял? — поинтересовался канонир.

— Вот из этого орудия, сэр, что вы осматривали. Его называют Громом. Вот из того. Имя ему Джон Годфри, и еще иногда мы использовали вон то носовое орудие, сэр. Кузнечик.

За эти три экземпляра мы и взялись в первую очередь. Слэйтор проверял каждую деталь, осматривал цапфы, отскребал ногтем грязь, не скрывают ли за ней какой-нибудь скол, пытался расшатать пальцем втулку запального отверстия, точно это был больной зуб. Я в это время тоже не стоял без дела, а зарисовывал систему из веревок и блоков, взаимное расположение ствола, лафета и мелких деталей.

Разумеется мы брали не только пушку, но и все что к ней полагалось. Банники, кривые корабельные прибойники, брюки, веревки с блоками, ядра, пеньковые пыжи и даже порох, от запасов которого на корабле рады были избавиться.

Мистер Слэйтер и тут выступил экспертом. Осмотрел шкуру на баннике, покатал в огромных ладонях ядро, потом другое, третье. И всем остался доволен. Затем он проверил порох. Перебрал зерна раздавил несколько понюхал и даже лизнул.

— Неплохой порох, мистер Эмонтай. В аккурат для шестифунтовых орудий. Если он весь столь же сух, как этот, то рекомендую взятьвсё, что они смогут продать.

Мы сторговались на двадцати фунтах и одной кроне за каждую пушку со всеми припасами (по двадцать ядер и по сто двадцать фунтов пороху на ствол). Хотя в ходу уже были бумажные деньги, я рассчитывался монетой. И контрабандисты и моряки доверяли ей больше.

— Давайте тогда грузить, мистер Слэйтер. Я буду увозить пушки по одной, вместе со всеми припасами к ней, а вы пока будете готовить к отправке следующую.

Матросы вставляли в ствол деревянную пробку, обвязывали и осторожно опускали орудие в лодку. Борт торговца возвышался над водой всего лишь на пару метров, но и такой высоты хватило бы пробить дно моей лодочки. Поэтому сам я перебирался вниз только следом за пушкой и связкой ядер в пеньковой сетке. Там я принимал лафет, связанные в фашину прибамбасы, бочонок с порохом.

— Готово, сэр!

Матрос отталкивал лодку от борта. Я брался за весла и вскоре исчезал в тумане.

Глава восемнадцатая. La retirada

После сумасшедшего трафика Темзы, гавань Виктории производила впечатление фотографического снимка. Ни единого движения, даже мелкой ряби на воде. Пустая набережная. И тишина. Лишь через некоторое время я начал распознавать отдельные движения и звуки. На дальнем берегу раздавался стук топора (кто-то начал работу на верфи), а на сторожевой башенке форта расхаживал часовой (заметив лодку, он вяло помахал рукой). В целом же город казался совершенно пустым. Отчасти это объяснялось ранним утром, отчасти отъездом и без того скудного населения.

— Все ушли на фронт, — вздохнул я и тихо окликнул часового.

Тот не удивился моему появлению. Так же тихо позвал командира. Заспанный Тыналей окинул взглядом лодку и не удивился тоже. Ни мне, ни моему грузу. Через пятнадцать минут его парни уже перетаскивали из лодки в Косой Дом пушку, лафет и припасы. И вот неоспоримое преимущество туземцев — они не спрашивали, откуда что взялось?

— Яшка или Бочкарёв не возвращались? — спросил я на всякий случай.

То что Бочкарёв вышел из Охотска на исходе лета я уже знал доподлинно, а вот успеет ли он в Викторию? И пойдет ли сразу сюда или заскочит зимовать на Уналашку или Кадьяк? Мои возможности не позволяли отслеживать корабли в режиме реального времени.

— Никого, — ответил Тыналей. — Ждём. Но море дело такое…

На счёт моря я был с ним совершенно согласен.

— Надеюсь, скоро придут. Не один так другой. А мы им пока подготовим подарки. Работы будет много, поэтому собери всех своих. Но о том, что я здесь, больше не говори никому.

— Ладно, — пожал плечами туземный командир.

Я совершал рейс за рейсом, доставляя в Викторию отобранные канониром пушки. Мы взяли всё, что смогли с первого корабля и перебрались на другой, а затем и на третий. Отбраковка — дело долгое, мы провозились весь лондонский день и только наступление вечера в Европе заставило меня свернуть дела. Слэйтер отправился в припортовый кабак пропивать гонорар, а я вернулся в Викторию, где еще вовсю светило солнце, чтобы составитьтоварищам подробныеинструкции.

— Кто первым придёт, пусть берёт на борт восемь пушек и двигает без промедления в Калифорнию. Второй корабль пусть берёт остальные шесть. Это на тот случай, если с первым что-то случится.

— Ага, — кивнул Тыналей.

— Хорошо. Тогда вот записка для Яшки, а эта для Бочкарёва. В обеих нарисовано, как найти гавань, есть описание береговых примет, обозначены широты. Не заплутают.

Тыналей принял пакеты и убрал их за пазуху.

— Случилось что? — спросил он, наконец.

— Не знаю. Давно там не был. Но может случиться в любой момент. И вот что! Обо мне ни слова, — предупредил я. — Про пушки скажешь, что приходил, мол, корабль из Охотска, он и привёз. Мореход тебе незнаком. Разгружался не здесь, а в соседнем заливе. И сразу же ушёл к каким-то островам, а ты не разобрал к каким именно. Понял?

— Понял, — кивнул Тыналей. — А про письма что сказать?

— Письма я тебе раньше оставил, перед отплытием. И пусть поспешат. Пусть народу с собой возьмут сколько смогут. С оружием.

— Сам пойду, — повёл он плечами.

— Нет. Город нельзя оставлять без защиты. Он намного важнее Калифорнии.

— Как скажешь, — неохотно уступил Тыналей.

Столько обиняков, возни с этими пушками, записками, и всё для того только, чтобы не травмировать Лёшкину психику. Современник связывал меня по рукам и ногам. Не будь его, я бы сразу перебросил орудия на юг, придумав в оправдание какую-нибудь сказку, и мы встретили бы врага роскошной канонадой. А теперь оставалось ждать, кто придёт первым? Ждать и готовиться к худшему.