"Неужели мы будем снова и снова нарушать заповеди Твои и вступать в родство с отвратительными народами? Не прогневаешься ли Ты за это даже до истребления нас, так что не будет среди нас уцелевших и никто не найдет спасения? "- продолжал громко взывать Ездра.

И многие, кто сидел за столом, отвечали ему: "Нет, не будет этого, мы не допустим такого". А некоторые даже плакали от раскаяния: Ездра умел говорить так горячо и убедительно, что, наиболее чувствительных, его речи пронимали до слез.

Узииль снова взглянул на Мардохея и, как ему показалось, с осуждением, слегка покачав головой.

Получается, что он, Мардохей, нарушил одну из главных заповедей. А вдругУззииль тоже думает, что он сделал это из-за выгоды для себя? Он же ничего не знает... Не случайно Уззииль даже не расспрашивал Мардохея, собирается ли он пополнить своим семейством караван Ездры, как будто бы заранее знал ответ.

А ответ прост: не достоен! Он, Мардохей Иудеянин, сын Иаира, сын Семея, сын Киса из колена Вениаминова был ещё не достоен того, чтобы припасть вместе с остальными к храму, он даже не должен сидеть и за этим столом...

"Со дней отцов наших все мы в великой вине, и за безакония наши преданы были мы, цари наши, священники наши, в руки царей иноземных, под меч и плен, и на разграбление и на посрамление, как это и ныне" - громко, вздымая руки, провозгластл Ездра, и Мардохей больше не выдержал.

Он вскочил со своего места и, ничегоне объясняя, поспешно направился к выходу, как будто бы вдруг вспомнил о срочном и неотложном деле.

В это же вечер Мардохей сказал жене своей, Маре, что передумал присоединяться к каравану Ездры, и она обрадовалась, потому дети их Вениамин и Хашшув - были все же ещё слишком малы для такого трудного перехода.

– О чем же ещё говорил Ездра?
– допытывалась Мара, которая давно вернулась со своими мальчиками из дома Уззииля и поджидала мужа дома.

– О наказаниях за грехи.

– За чьи грехи?

– За наши. Нет, за мои.

– Не пойму, чем ты так расстроен? На тебе лица нет. Или встретил кого по дороге?

– Я шел по дороге и думал про Гивы. Тогда за грехи могло быть уничтожено все колено Вениамина, свои же собраться порешили между собой его уничтожить.

– Но ведь там был страшный грех!

– Для Господа нет разницы: он видит даже глубоко запрятанные дурные помыслы и за все наказывает одинаково.

– Не понимаю, о чем ты, Мардохей?

– Я тоже пока не понимаю. Но, получается, на всех нас - печать того будодейства, печать из Гивы.

– Но о чем ты? О ком?

– Обо всех, кто называет себя...

4.

...сынами Вениаминовыми.

Знал ли тот древний левит, священник, служивший в храме на склоне горы Ефремовой, что ему следует стороной обходить Гивы - город своих единоверцев, из колена Вениаминова? А ведь левит этот был человеком осторожным и неспешным, он даже не сразу отправился на поиски своей молодой, вспыльчивой жены, которая убежала от него в отцовский дом в Вифлееме, и лишь спустя четыре месяца решил вернуть её себе.

Оказывается, слуга не напрасно твердил ему на обратном пути: не будем ждать темноты, заночуем в первом встречном городе, тоже самое говорила и женщина, даже осел упирался и не хотел идти дальше. Но левит сказал: нет, я буду ночевать только в Гиве или Раме, среди своих собратьев, а не среди иноплеменников, и дошел до Гивы, когда уже солнце закатилось, но почему-то никто не позвал его там в свой дом для ночлега.

На левита и на его женщину с любопытством смотрели глаза из многих окон и дверей, а некоторые жители даже проходили мимо и заглядывали ему в лицо, щелкая языком, но они никому здесь не были нужны, и, похоже, всем предстояло ночевать, под открытом небом, хотя было уже холодно. Наконец, один старик, который шел с полевых работ домой, остановился возле странников, расспросил, куда и зачем они идут, после чего ввел в своей дом, и людей, и ослов накормил ужином и уложил на ночлег.

"Много в Гиве развелось всякого беззакония и безумия, - ответил старик уклончиво на вопрос о странных жителях своего города.
– Но тому, кто служит в доме Господа, нечего бояться в моем доме, не должны обидеть сыны Вениаминовы левита, до этого дело никогда ещё не доходило."

Но среди ночи и левит, и его жена, и слуга проснулись от сильного шума за воротами и ярких огней, и вскоре узнали, что жители Гивы окружили дом старика и потребовали немедленно выдать им гостя, которого тот вечером поселил у себя дома.

"Но что я сделал им плохого? Зачем они пришли за мной?" - изумился левит.

Старик молчал, но по крикам за окнами левит вскоре и сам догадался, что развратные эти люди требовали познать его, потому что им понравился цветущий вид левита, и особенно его молодое тело.

Сто сорок семь телесных изъянов делали священника непригодным для служения, и у левита не было ни одного из этих изъянов и болезней, которыми страдали многими из сынов Вениаминовых, и потому они возжелали себе для потехи "чистого, белого голубка".