Шварцер попал под «колпак», а значит, отныне контролировался каждый его шаг.
1916 год. Ноябрь. Ревель
Окерлунд вернулся в Ревель и немедленно отправился к полицмейстеру. Цицерошин вышел из недавней заварушки, что называется, сухим из воды, если не считать жесточайшего насморка. Ему удалось продержаться на обломках деревянного катера до подхода помощи. Полицмейстер уже утром следующего дня с оказией отправился восвояси, заочно попрощавшись с Окерлундом, решив, что тот погиб.
– Ба, живой, господи, вот это везунчик, а я уж вас схоронил, — с этими словами Цицерошин бесцеремонно сгреб Окерлунда в охапку.
– Вам тоже повезло, — с трудом произнес сжатый в объятиях Окерлунд.
– Да, повезло, еще как повезло. Хорошо, что скорлупка оказалась деревянной. Постойте, у вас никак новое звание? Как там, по-вашему?
– Капитан второго ранга, — довольно произнес Окерлунд.
– У нас столько поводов выпить, что мы это сделаем сегодня же. Как смотрите?
– Очень хорошо, но только вечером. А сейчас мне бы хотелось поговорить с Суменсон, если это возможно.
– Дела, дела. Да, Суменсон пока содержится у нас. Так что извольте, могу приказать доставить.
– Очень хорошо, буду премного признателен.
– Ладно, сейчас вас проводят в свободный кабинет, туда же приведут и задержанную. А после допроса едем ужинать.
– Добро.
Через двадцать минут Окерлунд рассматривал тихо сидящую перед ним женщину — совершенно иную, чем ту, что он встретил здесь же совсем недавно. Лицо, лишенное косметики, выглядело осунувшимся, проступали мелкие морщинки. Взгляд был какой-то отрешенный, пустой, присмиревший.
Окерлунд, держа паузу, достал портсигар, открыл его, положил рядом спички. Суменсон молча взяла папиросу и жадно закурила.
– Здравствуйте, Евгения Ильинична. Я хотел бы поговорить с вами о Крейне, — в довольно мягкой манере начал допрос Окерлунд.
– Я же говорила, Крейн очень скрытен, о нем почти ничего неизвестно.
– Вот это «почти» меня и интересует. Не стану давить на вас, но если вы мне расскажете все, что знаете об этом агенте, обещаю сделать все возможное для смягчения вашей участи, даю слово офицера флота.
Суменсон пристально посмотрела на Окерлунда сквозь табачный дым. Потом взяла новую папиросу и закурила опять.
– Каким образом?
– Смею вас заверить, доклад офицера Особого делопроизводства имеет вес.
– Хорошо. Мне этот персонаж тоже был любопытен, по-женски, что ли. Нас вообще привлекают сумрачные существа, вызывающие некий страх. А тут столько таинственности, к тому же он совершенно не интересовался мной как женщиной, хотя я пыталась пустить в ход свои чары.
– Конечно, из любопытства.
– Именно. Так вот, он был точно не из наших. Работал явно не за идею. Вернее, идея у него была своя. Брат мне рассказывал, что начальник немецкой разведки Вальтер Николаи очень лестно отзывался об этом агенте. По слухам, он эстонец.
– Крейн, странное имя для эстонца.
– Это псевдоним, конечно.
– Так в чем была его идея?
– Месть. Кажется, его отца убили русские.
– Русские?
– Да. Знаю, что он как-то ездил к матери, в поселок под Ревелем.
– Когда это было?
– В прошлом году, зимой. Он зашел ко мне и был несколько пьян, что на него было вовсе не похоже. Сказал, что его не будет несколько дней, и добавил: поедет, мол, к бедной mutter помянуть отца, и добавил, что по вине этих проклятых русских он не может припасть к его могиле.
– Ничего не понимаю. Почему по-немецки? Она немка?
– Не знаю.
– Когда погиб его отец?
– По-моему, тогда Крейн был совсем мальчишкой, хотя это только мои догадки.
– Да-с, этот Крейн действительно несколько мистичен. Что за странная гибель, не понимаю.
– Не знаю, я ничего больше не знаю. Отпустите меня, я устала.
Окерлунд взглянул на арестантку и понял, что более из нее ничего не выжмет.
– Хорошо, прощайте, — сказал он и вызвал охрану.
Вечером офицеры обмывали новые погоны Окерлунда и пили за удачу, которая явно благоволила им в Рогервике.
– Послушайте, Рагнар Ансельмович, а что вы опять хотели от Суменсон?
– Я никак не могу добраться до германского агента, я бы даже сказал, резидента.
