Еще сыпал снег, но и рваные тучи стали появляться на небе, луна все настойчивее пробивалась к земле, и, когда находила окна, было видно, как быстро несутся облака, как истончаются на глазах. Разгонит их ветер, прояснится небо, и снова стынь наступит на земле, и опять придется ночевать в снегу.

Разведчики все были невредимы, не оказалось только Литвиненко. Этот пожилой солдат напросился во взвод сам, когда Шарапов был в госпитале. Ребята рассказывали, что вначале посмеялись над ним: "Куда тебе, папаша, мы ведь разведчики. Не выдержишь". "Нашему теляти да волка бы зъесть,- ответил Литвиненко.- Я ще в ту германскую пластуном був. Подкоп под вражеский окоп зумеите вывисти? Ни. Под снегом ползать? Ни. А я до самой Германии, мать ее в душу, допилзу. Вот побачите". И правда, боднул снег головой, и нет его. Метров через тридцать вынырнул: "Что, зъели?" Говорил Литвиненко уверенно, Германию к слову помянул, с вида был крепок и совсем покорил своим трюком - такой пригодится. Особенно ратовали за него Скуба и Капитоненко - свой все-таки чоловик и украинские песни знает. Уговорили Смирнова. Однако бойкий на слова Литвиненко оказался совсем не тем, за кого его приняли. Оказалось, что на задания его брать опасно, потому что он прикуривает одну цигарку от другой, а на ночь табак еще и за щеку закладывает. Табачный дух от него такой, что фрицы за версту учуют. Это бы куда ни шло, другое в новоявленном разведчике обнаружилось: как идти на дело, так у него что-нибудь заболит и он запричитает: "Я вам, парубки ридные, такой борщ сварю, пальчики оближете. Оставьте меня на этот раз дома". Наступит "другой раз", выразит желание маскхалаты починить, валенки подшить. И все сделает аккуратно, не придерешься. Терпели: услужлив, тих, никому не перечит и зла не делает. Так и прижился во взводе как портной, сапожник, чистильщик оружия, истопник и прочих дел мастер. Под огонь попал впервые и исчез. Может, в лес со страха драпанул, а может, и не выходил из него, отсиживается где-нибудь до лучших времен?

– Кто видел Литвиненко?
– спросил Полуэкт.

– Я,- подал голос Андрейчук,- неподалеку от меня лежал.

– Пошли искать, ребята.

– Вот здесь лежал я,- показал Андрейчук,- а вот его ямка. И нора в ней. Литвиненко, вылезай!
– Нора молчала. Андрейчук озлился:- Ну подожди, гад ползучий, я до тебя доберусь, я тебя выпотрошу!

Он полез за Литвиненко, ухватил его за валенок и получил удар другим. Вконец разозлившись, стукнул прикладом по ногам. Раздался глухой вопль, и Литвиненко в мгновение ока вынырнул наружу. Лицо испуганное, все в снегу, дрожит осиновым листом, разутую ногу пытается пристроить на оставшийся валенок - цапля на болоте.

Настороженное поле взорвалось от хохота разведчиков, и в ту же секунду плеснула от обоза пулеметная очередь, потом вторая, третья - и упал, не ойкнув, Вашлаев.

В лес возвращались с замкнутыми лицами, прищуривали глаза в спину семенящего впереди Литвиненко, несли Вашлаева, вспоминали его неизбывное: "А вы подумали о том, что?.." Негромкогласный был, но разведчик! И так нелепо погиб из-за этого услужливого и пронырливого. Бугрились желваки на скулах Капитоненко, все поигрывал он автоматом, и лейтенант держался поближе к нему, чтобы не натворил что в горячке. Скуба шел, задрав почему-то голову кверху. Бахтин не сводил глаз со своих валенок.

В лесу, само собой получилось, встали в круг, и в центре оказался Литвиненко.

– Почему дезертировали с поля боя?
– сдерживая голос, спросил Полуэкт у провинившегося.

– Хотел наикраше изделать, к обозу близенько под-пилзти,- прикинулся овечкой, развел руками Литвиненко.

– А нора почему в лес вела?
– задохнулся от возмущения Шарапов.

– Трошки ошибся в маневре, товарищ лейтенант. С каждым случается.

Что с такого возьмешь? Ползает, как уж, и живет так же. Разведчики, будто впервые увидели, угрюмо разглядывали Литвиненко, перебирая в памяти другие его "ошибки".

– Убирай от нас эту вонючку, командир, а то я сам это сделаю,- взорвался Капитоненко.

– Как, ребята?

– А что тут митинговать? В тракторе вот маленькая деталь испортится - и он стоит, пока ее не сменишь,- ответил за всех Бахтин, ткнул автоматом в спину Литвиненко, приказал:-Идем, покажу, где Вашлаеву могилу копать,- замахнулся прикладом и едва сдержался, чтобы не поторопить замешкавшегося Литвиненко.

Похоронили Вашлаева не спеша и от могилы не расходились долго.

Шарапов стоял над свежим холмиком, одиноко чернеющим близ усыпанной свежим снегом дороги, и не выходил у него из головы разговор о Вашлаеве со Спасских при первом знакомстве со взводом: "Этот вологодский. Исполнительный, аккуратный, уравновешенный. Все делает без срывов, но на среднем уровне. Резонер".- "Как это понимать?" - "Да загадки любит загадывать,- рассмеялся Спасских.- Договариваемся о чем-нибудь, обсуждаем, он помалкивает, а под конец брякнет: "А вот об этом вы подумали?" И такое завернет, что все перекраивать приходится. Стратег, одним словом!"

Точную характеристику дал тогда Олег. От многих бед предостерег Вашлаев, а погиб - не успели глазом моргнуть.

Утром дорога чернела воронками, разбитыми повозками, ящиками и сундуками, валялись на ней какие-то тюки, увязанные в одеяла узлы, катушки с телефонным кабелем, противогазы, чугунные печки. Ни одного убитого немцы не оставили крайне редко, когда нет никакой возможности, оставляют они мертвых на поле боя.

За деревней, почти у самого леса, разведчики наткнулись на трупы девяти парней и двух девушек. Лежали они раздетые, со связанными проволокой руками и смотрели в утреннее серое небо мертвыми глазами. Ступни ног неестественно, под прямым углом, поднимались вверх, лица изуродованы ударами прикладов.

Постояли, сняв шапки, дали короткий залп и пошли дальше, а через сутки на лесной дороге увидели остатки обоза и занесенные снегом трупы фашистских солдат. Видно, узнали партизаны о мученической смерти своих товарищей и разбили обоз так, что некому стало подбирать и увозить убитых.

Полдня разведчики шли густым корабельным сосняком, потом он стал редеть, обрастать пышными кронами и кудрявиться, что указывало на близкий конец леса. Так и оказалось. Впереди простиралось неоглядное поле. Прямая снежная канава начиналась на опушке у поленницы дров и исчезала на половине высокого взгорка.

Пошли по ней. Канава перешла в нору, нора закончилась сенями с деревянной дверью, за ней, как в сказке, жили старик со старухой. Разведчикам обрадовались несказанно, особенно старик, у которого кончилась махорка. Не знал куда посадить и чем попотчевать, а угощение было одно - холодная картошка.

– Вот говорил, что дождемся, и дождались!
– выговаривал старухе.Освобожденные мы теперь?
– спрашивал, пытливо заглядывая в глаза.

– Полностью и навсегда.

– А когда "Пантеру" будете брать?