Шрифт:
Алик на его вопрос не ответил — и правильно сделал, потому что Славка сморозил явную чепуху: какая кара ему от Тишки — сплошная выгода. Дров Славка не носит, за водой не бегает, только и знает книжки читать. Тишка всю работу за него ведёт по дому. Славик опустил руки долу:
— Ты членораздельно можешь сказать, чего случилось?
А Тишке уже не хотелось с ними ни о чём говорить: это ж надо, они ничего не знают, изобретают радиоприёмник… А в это время в Чили происходит неизвестно что.
— Да уж ладно, — вздохнул он огорчённо и повернул к дверям.
Славку будто ошпарили кипятком — он сорвался с места, перегородил брату дорогу:
— Пока не скажешь — не отпущу.
Тишка непонимающе посмотрел на него, повернулся к Алику: неужели и Алику неизвестно? В газетах о Корвалане пишут, по радио о нём говорят, а они и не догадываются, что с ним творится?
— Корвалана двадцать второго марта будут судить, — не выдержал Тишка. — А вы тут с радиоприёмником возитесь…
Славик вернулся к столу, скрестил на груди руки.
— Тишка, ты мал и глуп, ничего не понимаешь, а паникуешь, — сказал он строго.
— Как это я не понимаю? — удивился Тишка. — Нам Мария Прокопьевна на классном часе рассказывала…
— «Мария Прокопьевна, Мария Прокопьевна»! — передразнил Славик. — Самому надо соображать.
— Ой, Славочка, я-то соображаю, а вот ты неизвестно, о чём думаешь. Нам Мария Прокопьевна…
Славка опять воздел руки к потолку.
— Ну, видишь, Альберт, какое это сокровище? — и, обозлённый на Тишку неизвестно за что, спросил: — Ты хоть знаешь ли, Тишка, что такое чилийская хунта?
— Знаю, — не очень уверенно ответил Тихон. — Это… плохие полковники.
Славка поскрёб в затылке: Тишкин ответ его обескуражил своей неоспоримостью.
— Ну это ясное дело… плохие… А кто они?
— Гитлеровские командиры…
Славка, обернувшись к Алику и явно дожидаясь от него сочувствия и поддержки, безнадёжно всплеснул руками.
— Ну, а кто, кто они? — настаивал он непонятно на чём.
Тишка пожал плечами.
— Ага! Не знаешь, — удовлетворённо заключил Славка. — Вот тебе и «Мария Прокопьевна»… Они — фашисты. А ты даже и этого не знаешь…
Тишка запротестовал:
— Так я же и говорил… Я же первым сказал, что гитлеровские…
— Тишка, чему тебя в школе учат? — важничая, остановил его брат. — Ответ нужно давать как? Ясно и чётко…
У Алика он становился не самим собой, а подражал Алику. Того хлебом не корми, а дай показать учёность. Ну, так у него в голове и в самом деле золотые россыпи — Алика и сейчас попроси прочитать наизусть стихотворение хоть из пятого класса — нигде не собьётся.
Алик, столь долго молчавший, всё же встал на Славкину сторону.
— Да, Тихон, — подтвердил он Славкину правоту. — За такой ответ тебе Петя-Трёшник и тройки бы не поставил.
— Ну, Петя-Трёшник… — не нашёлся, чем возразить ему Тишка.
Петра Ефимовича оттого и прозвали Трёшником, что он никаких оценок, кроме троек, не знает. Уж, говорит, ученик из кожи вон лезет, на явную пятёрку жмёт, а Пётр Ефимович ему р-раз — тройку в журнал вкатил… Иногда с плюсом спереди, иногда с минусом сзади, а то и с «вожжами» (с двумя минусами). Троек он не жалеет…
Петра Ефимовича Тишка знает с первого класса. Тогда никто и не думал, что он будет работать в Полежаевской школе.
Учительница русского языка Светлана Васильевна выходила за него замуж. Дело было зимой, в каникулы. И свадьба шла в учительском домике, за школой.
Кому не охота высмотреть Светланина жениха? Тем более, в Полежаеве все считали, что Светлана закончит учебный год и уедет к мужу в Берёзовку. Никто ж не подозревал, что Пётр Ефимович так её любит. А он, видите ли, совсем потерял рассудок, из райцентра, из школы-десятилетки, переехал в рядовое село, в восьмилетнюю школу. Такими чарами обладала Светлана.
Ну, и вечером, когда свадьба была в разгаре, вся Полежаевская ребятня ринулась к учительскому дому. Окна были высоковато. Так на плечи друг другу вставали, отыскивали на заледеневшем стекле вытаявшие кружочки и придирчиво разглядывали незнакомых гостей — кто из них жених.
— Какой он? — кричали нижние.
А верхние путались: кто из незнакомых мужиков подойдёт к Светлане — тот для них и жених.
— Да у него белый платочек в нагрудном кармане, — подсказывал Тишка и всё норовил сам забраться к кому-нибудь на шею: уж он-то бы жениха определил сразу — сколько женихов в кино ни видел, все с платочками.