— Ну уж и годов… На Новый год стряпала…

— Так то на Новый год, а сейчас январь на исходе.

Делать нечего, Варвара Егоровна стала замешивать квашонку. Парни сразу повеселели. Тишка за каким-то лядом полез на подволоку.

— Тишка, — закричала на него Варвара Егоровна. — Надо дрова носить, а тебя куда леший понёс?

— Да я тебе сковородник новый найду…

— Ну, чучело огородное, зачем мне сковородник-то, я ведь не блины печь собираюсь…

А сама подумала: вот нынешние детки растут, не знают уже, к чему что предназначено из крестьянского обихода. За сковородником полез на подволоку… Верно, в отцовских железках валяются два-три обгоревших сковородника. Так они же и ни к чему. Если б нужны были, так у Варвары Егоровны и поновее есть — под шесток засунут. Но ведь сковородником садят в печь чугунную сковороду — с блинами, с оладьями… А пироги в жестяных, тонких сковородках пекут: с деревянной лопаты ссадишь на подметённый мокрым помелом, раскалённый кирпичный под — и готово. Вот уж и этого ребята не знают, хотя Варвара Егоровна нет-нет да и побалует их пирогами. Не присматриваются потому что к её работе… А что будут знать потом их детки? Тогда уж, наверно, и печей-то в избах не станет, понаделают электрических плит…

Тесовая подволока под Тишкой прогибалась, погромыхивая. В избе было слышно, как позвякивали перекладываемые с места на место железки.

— Мам, я ему крикну, чтобы слезал быстрее, — предложил свои услуги Славка. — Чего зря на себя пыль собирать…

Смотри-ка, какой чистюля… Но Варвара-то Егоровна своего сына знала: не пыль его беспокоила, которую Тишка соберёт на пальто, не хотелось Славику за дровами бежать, делал расчёт на младшего брата. А сам усядется с книжечкой — уроков, мол, много задано, — и с места не сдвинешь, копной прирастёт к стулу.

Славик уже нахлобучил на голову шапку, но Варвара Егоровна остановила его:

— Не помирать ведь улез, никуда не денется, спустится… Ты бы лучше за водой сбегал, раз за дровами неохота идти…

— Ну, ма-а-ма, — и шапку сдёрнул поскорей, — у нас завтра контрольная по алгебре, а я ещё и учебник не открывал…

Ох, и хорошо же Славка в жизни устроился. Ничегошеньки-то, кроме учёбы, не знает. Всё за него по дому делает Тишка — и пол подметает, и воду носит, и дровами печь обеспечивает, и корове корм задаёт, и картошку поросёнку толчёт, и, если Варвара Егоровна стирку затевает, санки с бельём на реку для неё таскает. Не парень, а домработница — не сглазить бы только такое старание. Ой, не перенял бы вскорости Славкино лоботрясничание…

— Славка! — повысила голос Варвара Егоровна. — Вот подожди, я отцу нажалуюсь — он тебя как Сидорову козу отходит, так что тебе и за парту будет не сесть. Что это такое? Два ведра воды притащить — руки, что ли, отвалятся? Контрольной меня начинает пугать… У Тишки тоже бывают контрольные.

— Да уж, контрольные у него… Сравнила с нашими, — Славка нехотя стал одеваться. Вразвалочку, не торопясь, проскрипел половицами к печи, сел на скамейку, натянул валенки. Поверх воротника неизвестно зачем повязал шарф — бегать выскочит, так и шея голая, а тут простуды вдруг забоялся. Полез в печурку за рукавицами. И тянет, тянет время, как свинью за хвост.

— Славка, ты скоро ли? — поторопила его Варвара Егоровна. — Мне вода нужна.

— Сейча-ас.

Вывалился в сени, загремел вёдрами и — ведь вот пакорукий! — не удержал ведро, грохнул о половицу.

Варвара Егоровна, выходя из себя, распахнула дверь:

— Что тут у тебя за землетрясение такое? Стёкла даже в рамах дрожат.

— Да вот… упало ведро…

— Ой, господи, пожамкал ведро-то, смотри-ко, какая вмятина на боку…

— Оно вырвалось… Я не нарошно…

— У тебя что, руки отсохли? Пустого ведра не удержать?

— Да я нечаянно…

С подволоки спускался Тишка.

— За нечаянно бьют отчаянно, — подъелдыкнул он.

Славка сверкнул на него белками, прошипел гусем:

— Нал-л-ловиш-ш-шь у меня, ш-шмакодявка…

Варвара Егоровна закрыла дверь, вернулась на кухню совсем расстроенная: ума не приложишь, что делать со старшим сыном, как приучить к работе. Мужу каждый день жаловаться, так у того метод воспитания один: ремень в руки — и подворачивайся-ка, сынок, спиной… А другие-то методы ему, по правде сказать, применять и некогда: уходит на работу — ребята спят, приходит — спать укладываются. На Заречной Медведице готовят к сдаче механизированный зерноток, у электрика дел — самый непроворот. Иван и дома не водится.

Варвара Егоровна выглянула в окно.

Батюшки! С вёдрами-то Тишка ковыляет по тропке. Вода плещется, за голенища валенок льётся. Да хоть бы по одному ведру тащил, а то сразу оба. А этот-то оболтус где? Неужели куда-то улизнул?

— Ну, я его накормлю пирогами…

В сенях зашушукались. Дверь открылась, и с первым ведром воды через порог перевалился Славик, а уж за ним, заледенело стуча валенками, оскальзываясь на полу, втащился Тишка.

— Ну, Славка, я тебя накормлю пирогами! — угрожающе подняла голос Варвара Егоровна.

— А чё я? Чё я такое сделал? — упирался сын.

Но чует кошка, чьё мясо съела. И Варвара Егоровна ещё не успела сказать, что видела Тишку в окно, как Славик выпалил в своё оправдание:

— Он у меня сам вёдра отобрал… Я его не просил… Ну, и пусть идёт, раз охота.

— Так ты бы хоть в это время охапку дров притащил…

— А ты мне про дрова не говорила…

Варвара Егоровна задохнулась от обиды: как это так не говорила? Но Тишка снял напряжение. Выкатился из-за Славкиной спины розовощёкий, глазёнки горят.